Алексей Кулаковский - Тропы хоженые и нехоженые. Растет мята под окном

— Э-э, нет!.. — рассудительно, но с резкой нотой неудовлетворения сказал Маринич и соскочил с возка. — Так, брат, не пойдет!.. Так с колхозным сеном не поступают!

Подняв сзади возка приснеженный клочок сена, Маринич прежде всего понюхал его и расплылся в приятной, широкой улыбке, будто отведал чего-то удивительно вкусного и сладкого.

— Так это только на чай, — сказал он мне, потому что Клим в это время пошел подгонять своего конька. — Чабрец — это лекарство, а не сено. И много тут такого?

— Не очень много, — неуверенно ответил я. — Это мы с батькой накосили с пригорка.

— На, подержи пока… — протянул он мне поднятый клочок сена, — а я разнуздаю своего ходуна. Пускай попробует: такого сена он, наверно, весь год не ел.

Я держал пахучий клок сена, а Маринич разнуздывал коня… Потом я немного прибавил сена со своего воза, самого густого чабреца, и стал требовательно посматривать на отца: мне очень хотелось, чтоб он подошел сюда и рассказал секретарю райкома более подробно и убедительно, сколько в нашем колхозе может быть такого пахучего сена, где оно стоит в стогах и как его оттуда перевезти. Но отец, оглянувшись раза два на возок Маринича, продолжал шагать рядом с дугой своего коня. Я понял: если не позовут, отец ни за что сам не подойдет к малознакомому человеку.

Маринич забрал у меня сено и стал с рук кормить своего коня. Давал ему по маленькому клочку и чуть сам не облизывался, наблюдая, с каким смаком и жадностью жует и глотает конь это сено.

Я тоже немного удивился, что райкомовский выездной конь так охотно ест обыкновенное наше сено. Мне казалось, видя его гладкость и стройность, что этого рысака одним овсом кормят.

Подошел Бегун.

— Вот это наш первый выезд, — сообщил он. — Почти всем колхозом.

— А у тебя кожуха нет? — неожиданно обратился к нему Маринич с встречным вопросом.

— Сказать по правде, нет, — немного растерянно посмотрев на заснеженные полы своей шинели и на лапти, сказал Клим. — Есть там какой-то кожушок у брата, так брат тоже сегодня поехал.

— Хочешь, я дам тебе бурку? — предложил Маринич. — Вот такую, как у меня, только покороче: отец когда-то шил. Ты меньше ростом, как раз подойдет.

— А вы думаете — мне в шинели холодно?

— Конечно же холодно, — подтвердил Маринич. — Такая дорога… А сегодня, вижу, еще и в болоте побывал?

— Так это там… ноги… А самому тепло. Спасибо вам за доброе слово. Шинель для солдата все и на все времена года.

— Ты же не солдат теперь, а председатель колхоза! Одного из самых крупных в районе…

— Все равно — солдат. В солдатах, я вам скажу, порой даже легче было.

— Этому я могу поверить, — согласился Маринич и сделал шаг к моему возу, чтоб выдернуть клок сена. Он подкармливал своего коня и вел пока что свободный, будто и не обязательный, разговор с Бегуном.

— Ну, как там у тебя… дома? Уладилось немного?.. Жена вернулась?

— Вернулась, — охотно ответил Бегун. — И сына я открестил назад… Записал в сельсовете заново: был Иван, а теперь Павлик.

— Как это? — не сразу понял Маринич. — Первое имя совсем изменил?

— Изменил, потому что то имя поповское.

— Жена же, должно быть, соглашалась на то имя, какое дали в церкви?

— Не знаю, как там было… Без меня делалось. Но теперь у нас сын Павлик. Только старая просвирня зовет его Иваном.

— Ну, живите, не расходитесь больше, — дружески и, видно, на правах старшего по возрасту пожелал Маринич. — Небось тянет теперь домой?.. Правда?

— Ой, тянет! — признался Клим. — Так тянет, что кажется, побежал бы, если б можно было оставить воз. Кажется, что уже несколько дней не был дома…

— Так вот она, — поддержал Маринич, — семья для человека!.. Я уже, можно сказать, пожил в семье, а все равно… Только дома и отдохнешь, душу согреешь…

— Я, — продолжал признаваться Бегун, — когда этот поп с церковью вмешались в мою жизнь, думал — не выдержу… Сколько ни жил, а так тяжело еще никогда не было… Думал, руки на себя наложу.

— Ну что ты? — сочувственно упрекнул Маринич. — Такие крайности и близко в мыслях не допускай. Если есть настоящее чувство, оно крепко сближает людей… Есть настоящая близость, так все преодолеется, пересилится. А у вас она, кажется, есть.

— Да у меня… — приглушенно произнес Клим. — Не знаю, как это назвать… Сколько по свету походил, поездил!.. Сколько людей перевидел, повстречал… А вот рядом жило то самое, что стало для меня… Если б вы только знали!..

— Догадываюсь…

— А что мне все-таки делать с церковью? — вдруг перешел Бегун на то, что все время его беспокоило и конечно же было причиной его семейной трагедии. — Как мне ее закрыть? Тогда, может, и поп выбрался бы из Голубовки.