Алексей Кулаковский - Тропы хоженые и нехоженые. Растет мята под окном

— И то, должно быть, правда! — поддержал Ничипора и Клим Бегун. — Новое что-то надо, общее, чтоб для всех, — и боевое!

Тогда из-за почтового столика встал Богдан Хотяновский. Встал и, чтоб лучше его заметили, протянул вперед руку, туда, где стоял Бегун и рядом сидел Маринич. Но председатель колхоза и так его сразу заметил и подался ему навстречу, всей фигурой наклонился над столом:

— Что у вас, Хотяновский? Давайте!

— Думаю… Это самое… — не находя нужных и самых хороших для этого случая слов, начал Богдан. — Чтоб вот… — и он показал на портрет Ленина, — чтоб вот как-то в честь, в память…

— Колхоз имени Ленина! — подхватил Бегун. — Так вы хотите сказать?

— Так, так! — закивал головой Богдан. — Чтоб оно как-то было для всех хорошо!.. — Он опустил руку на столик, но не садился, стоял, ждал, что скажут на это люди.

— Так-то оно можно, — подхватил кто-то в том углу, откуда недавно раздавался шепот о Голубовке. — Если так, то никто не против.

— Так и назовем, — подтвердили другие голоса.

Клим Бегун повернулся к Мариничу, склонился над его подернутой легким налетом седины головой.

— Очень правильное предложение, — сказал Маринич, опередив вопрос. — Поставь на голосование, пусть колхозники проголосуют, если не будет других предложений.

Клим Бегун еще раз спросил, хочет ли кто предложить другое название. Выждал с минуту и, не дождавшись других предложений, поставил на голосование Богданово.

Все подняли руки, Богдан тоже поднял и все стоял возле почтового столика, ждал результата. Сел он только тогда, когда Бегун объявил, что предложение принято единогласно и что с этого момента колхоз будет носить имя Владимира Ильича Ленина.

На этом недавнем заседании правления колхоза, где было решено организовать первый санный выезд на болота, Богдан Хотяновский был назначен полеводом арабиновского отделения колхоза. Теперь, когда приближалась пора такого выезда, первой его заботой было самое сложное: какого коня дать каждому арабиновскому колхознику — бывшего собственного или чужого?

С обобществленными лошадьми еще только что начинал устанавливаться какой-то порядок. Сначала почти все кони стояли в Голубовке и присматривали за ними местные голубовские конюхи. Как ни покрикивал на них Бегун, как ни призывал к высокой колхозной сознательности, все равно своих, когда-то собственных, коней они кормили лучше. А там еще и соседских, и конечно же своих родственников. Обобществленного и изъятого у кулаков фуража не жалели, не берегли. Если надо было куда ехать, то опять же чаще всего использовали тягловую силу не свою, а из Арабиновки, из Песчанки или из Вишневки.

Решили распределить коней по отделениям. А как их распределить, по какой святой справедливости? По выбору колхозников? Тогда каждое отделение потянет к себе Ничипорову кобылку и никто не возьмет Богданова Хрумкача.

И вынужден был согласиться Клим с предложением большинства: откуда что привели, туда пускай и забирают.

Таким образом, все арабиновские кони, сведенные ранее в Голубовку, теперь снова оказались в Арабиновке. Их поставили в Гугелеву конюшню, и Ничипор, может, жалея свою рысачку, а может, и по хозяйской заботливости, согласился стать конюхом. Правда, ни Бегун, ни Хотяновский не говорили ему тогда: «Будь просто конюхом!» Такое слово вообще тогда не приживалось у нас, ибо когда-то у панов тоже были конюхи. Ничипору было сказано, что он назначается заведующим арабиновской конефермой. Перед этим то же самое было сказано Марфе, когда ее ставили ухаживать за колхозными свиньями.

И вот — какого коня кому дать? Пришли арабиновские колхозники на конюшню, и каждый начал вертеться возле своего коня. Богдан чувствовал, что это нехорошо, но о самого тянуло подойти к Хрумкачу и хоть незаметно погладить его по шее, а главное — узнает ли он своего бывшего хозяина или уже забыл?

Если б не догадливость голубовского конюха, то Хрумкач, может, и не стоял бы теперь тут, в общем хлеву, а задыхался б где-нибудь в далеком закутке или попал бы в руки своих давнишних хозяев из цыганского табора.

Не так давно, когда все кони были еще в Голубовке, Бычиха намерилась выкрасть Хрумкача из общей конюшни и, как потом Богдан узнал, хотела переправить его в глухое Полесье к каким-то дальним родственникам. Сама не пошла в конюшню, так как знала, что если поймают, то Бегун не поглядит ни на что, а послала Пантю. Мальчику приказала выследить, когда конюх пойдет домой на обед или еще куда, потихоньку открыть ворота (что замка конюх днем не вешал, это она уже давно выведала).