Алексей Кулаковский - Тропы хоженые и нехоженые. Растет мята под окном

То, что не пришла еще секретарша, немного задело Кривошипа. И как-то неудобно было делать девушке замечание, тем более что она не только его секретарь, но и Высоцкого (когда урезывались штаты, то по его же предложению попали под сокращение прежде всего секретари и уборщицы). Но ведь если б это было несколькими годами раньше, то она поняла бы все и без замечания. Случалось в те годы, что он приходил на работу на целых полчаса раньше, и весь штат был уже на месте.

А во время ночного бдения и штурма?.. С болью в душе вспомнил он случай, когда нажал кнопку звонка во втором часу ночи. Изнуренная бессонницей секретарша быстро проскользнула через двойную дверь, настороженно остановилась перед столом.

— Синицкого! — безразлично приказал Евмен Захарович, не отрываясь от телефонной трубки.

— Он только что ушел, — испуганно заявила девушка. — У него…

— Что это значит? — спросил Евмен Захарович и так нахмурился, что та пулей выскочила из кабинета. — Это я не тебе, — объяснял он потом в трубку. — Тут сидишь, понимаешь, ни сна, ни отдыха, а некоторые помощнички… Ты завтра когда приезжаешь?.. Часов в двенадцать?.. Так, так… Ну и я к этому времени… Заезжай, партию закончим. Помнишь ходы?.. Ну давай!

Через несколько минут явился Синицкий, за ним высылали дежурную машину. В это время Евмен Захарович также разговаривал по телефону и долго не замечал человека, который молча стоял у самой двери и ждал.

— Вы меня вызывали? — наконец спросил он, воспользовавшись моментом, когда Евмен Захарович положил трубку одного аппарата и намеревался снять с другого.

Получилась неловкая пауза, так как Евмен Захарович уже забыл, зачем вызывал Синицкого. Дело, видно, было незначительное, так как оно уже или решилось само собой, или просто отпало за ненадобностью.

— Возьмите папку, — сказал Кривошип и показал глазами на свой стол.

Синицкий подошел, нерешительно выставив вперед руки: на столе лежало несколько разных папок.

— Вон ту, — указал Евмен Захарович, — синюю.

Кривошип стал набирать очередной номер, а Синицкий направился к выходу. Около двери он как-то неожиданно покачнулся.

— Что с тобой? — спросил Евмен Захарович, положив руку на рычажок телефона (случилось, что в этот момент он посмотрел на дверь).

— Ничего, — слабым голосом ответил Синицкий и медленно вышел в приемную.

Евмен Захарович положил трубку телефона и вызвал к себе секретаршу.

— Что с Синицким? — спросил, не проявляя беспокойства, не чувствуя своей вины.

— У него дочка больна, — ответила девушка. — В больнице лежит.

— Что?.. Почему ж ты мне…

— Так я говорила, — начала оправдываться секретарша. — Говорила. Но вы… — и чуть не заплакала от волнения и обиды.

— Вы… вы… — попрекнул Евмен Захарович. — Всё, если что, так я!..

И, замолчав, оперся локтями на стол. Только теперь ему вспомнилось, что Синицкий был чересчур бледным и измученным, что в его запавших и грустных глазах светилась затаенная, но горькая обида.

Секретарша переминалась с ноги на ногу около стола и не знала, что ей делать: то ли молча выйти, чтоб Евмен Захарович даже и не услышал скрипа, то ли ждать, пока он еще что-нибудь скажет.

— И давно она болеет? — наконец спросил Кривошип. Поднял голову и растерянно посмотрел на девушку.

— Ну как давно? — замялась та. — Не год и не два… С месяц уже болеет. И очень тяжело.

— А сколько девочке? Большая уже?

— Моя ровесница. Вместе когда-то в школу ходили.

— Хоть бы сказали когда… Ты ж тут…

— А вы об этом не спрашивали.

Евмен Захарович встал, заложил большой палец за борт кителя и задумчиво прошелся по длинному, во весь кабинет, ковру. Мягкие, начищенные сапоги поскрипывали.

— Так вы прямо из больницы и доставили его сюда? — не то спросил, не то высказал предположение.

— Из больницы! — подтвердила девушка.

— Вот же народ! — Он возмущенно взмахнул руками. — Иди скажи, чтоб его сейчас же отвезли к дочери.

Девушка стремительно выбежала.

Евмен Захарович еще несколько минут ходил по ковру: корил себя за то, что проявил такую нечуткость, а своих подчиненных — что не сказали о несчастье Синицкого. В течение этого времени ни разу не подошел к телефонному столику, чтоб набрать какой-нибудь номер. Зазвонил телефон, так и то не спешил снять трубку, а только посмотрел, по какому аппарату звонят. Заметив, что не по «вертушке», отвернулся и направился к двери. Тут в углу стояли большие, еще, наверное, со времен Петра Первого, часы. Они будто почувствовали приближение хозяина — зашумели и отсалютовали двумя ударами.