Алексей Кулаковский - Тропы хоженые и нехоженые. Растет мята под окном

Офицер вильнул наотмашь перчаткой и слегка ударил полицая по толстому заду. Тот живо повернулся, на немецкий лад пристукнул каблуками.

— Вэк! — сказал фашист и махнул перчаткой в сторону Левоновой хаты.

Начальник будто под ударом пружины выкинул руку вперед, потом, опуская ее, повернулся и новым жестом приказал Панте подойти ближе.

Фашистский офицер тем временем буркнул что-то своему шоферу. Тот, приглушив машину, пулей выскочил из нее, подбежал к багажнику, вынул оттуда уже готовый факел (там их было несколько), подал начальнику полиции. Ожиревший прислужник сунул руку в карман штанов, но в это время офицер элегантным жестом, будто для самого высокого гостя, чиркнул серебряной зажигалкой и поджег горючую жидкость. Начальник полиции поднял факел над головой, помахал им, словно для того, чтоб убедиться, что огонь не гаснет, и приказал Панте:

— Возьми это — и мигом! Со всех четырех сторон! Чтоб и следу не осталось от этого «зна-ахарского» логова!

На другой день утром Пантя, обессиленно держа карабин вниз дулом, побрел посмотреть, что осталось от Левоновой хаты. В свежем пепле и недавно затухших углях торчали чугунок, в котором Левон варил себе еду, расколовшаяся от огня глиняная миска, несколько потрескавшихся бутылок и стеклянных, почерневших от дыма банок из-под лекарств.

Посредине пепелища чернели обгорелая и задымленная печь и почти вся труба-стояк. Деревянный столбик сгорел, но возле того места, где он стоял, на еще, должно быть, теплом кирпиче лежал и спокойно дремал Левонов кот.

Ночью того же дня Пантя домой не пришел. В хате особенно не беспокоились по этому поводу, потому что так случалось не впервые.

Настала вторая ночь — и снова парень не явился. Богдан и после этого не впадал особенно в отчаяние, так как за прошедшие годы с болью в душе, но приучил себя не следить за сыном и не принимать к сердцу каждый его шаг. Исполняя очень важные обязанности и отдавая им все, что у него еще оставалось: последние силы, старание, находчивость, смелость, старый музыкант порой даже немного прикрывался службой сына, когда этого требовало то или иное подпольное дело. Соображение тут было такое: сын не помогает родине в такое грозное время, так отец должен помогать вдвойне.

Бычиха забеспокоилась после второй ночи. Но не успела она куда-нибудь сходить или съездить, чтобы узнать, как возле их двора остановилась рессорная бричка и из нее выгрузился начальник голубовской полиции. Двое его провожатых остались в повозке. Ворвавшись в хату, он с порога замахал облезлым карабином и закричал:

— Где этот ваш кривошей, Бычок, или Хотяновский? Дьявол вас знает, как ваша фамилия! Где сын?

— Вам лучше знать, — ответил Богдан, поднявшись с полатей. — У нас он не спрашивает, куда ему идти.

— Вот я у тебя поспрашиваю! — забрызгал слюной полицай. — Эта ломачина — его? — он чуть не ткнул старому в грудь дулом карабина.

— Как же я узнаю? — взглянув на оружие, сказал Богдан. — Может, и его. Я на такую заразу в его руках даже и глянуть не мог.

Подошла Бычиха, скрестив руки на груди, начала вглядываться в карабин.

— Кажется, его-о-о… — вдруг заголосила она и чуть не упала перед полицаем на колени. — А что с ним, паночек начальник?.. Где он?.. Скажите хоть словцо-о! Он так служил вам — ни дня, ни ночи не видел, здоровье свое подорвал, потерял…

— Одевайся! — приказал начальник полиции Богдану.

Двое суток подряд Богдан почти не вылезал из реки, не просыхал, не отдыхал: ему было приказано искать утопленника.

Стомогильский охранник заречных сенокосов Казик, который помогал ему, рассказал, что несколько дней назад, плывя вдоль берега на челне, он заметил в лощинке ружье. Хотел сначала забрать его и спрятать, но как раз в это время черт послал голубовских полицаев — шли с какой-то засады. Показал им находку. Забрали и, наверно, по каким-то приметам узнали, что это Пантин карабин. А намедни в Стомогилы приплыла полицейская шапка с высоким верхом и длинным козырьком.

…На третьи сутки утопленника нашли.

Богдан и не помнит, кто первый заметил, кроме Казика, были еще голубовские полицаи и кто-то из стомогильцев.

Осталось в памяти только то, что кто-то рядом громко крикнул. Не только громко, а дико, испуганно. После этого Богдан и сам чуть не вскрикнул, да не хватило сил…

Потом прибежало и приплыло на челнах несколько человек… Пока толпились, Казик подхватил из воды самого Богдана и вытащил его на зеленую траву. Если б не подхватил, могло бы быть два утопленника.