Виктор Козько - Колесом дорога

— Не хочешь с людьми, иди к свиньям и ты,— погнала его Ган­на, жена Махахея.— Ох, нелюдский ты человек, Аркадь.

— А что людское в нас, коли все мы тут.

Ненене, наверное, только одна услышала горькую правду в сло­вах Барздыки. Услышать услышала, а принять ее в ту минуту не по­зволила себе.

— Так то же беда, Аркадька. Перемучимся и снова будем людьми.

— Как жизнь эта еще повернется...

— А как ни повернется, паскудить могилки мы тебе не дадим,— отозвался наконец все утро и день молчавший дед Демьян Ровда, один из последних уже Ровд в селе.

— Ты не дашь,— уныло засмеялся Барздыка.— Недавалка нашел­ся. Не будет больше у нашего села могилок. Сам своими ушами слы­шал, с катера говорили.

— Чего, чего не будет? Ненене, Ганна, Тимох, что плетет тутбовдило это болотное? Тимох, а я уже себе место приглядела — затиш­ное, и дорога видна, кто ни пойдет, меня не минет. Что ж это, Демья­не?..— И старая Махахеиха двинулась на деда. Демьян, тяжело сту­пая неизносимыми еще со времен довоенного председательства яло­выми сапогами, пошагал в воду к Барздыке.

— Отчепись,— отмахнулся от него Барздыка.— Паводка, говорят, у нас последняя, не доложили тебе это. Запрещены, считай, с этой весны паводки. И помирать запрещено.

— Сыч ты старый, смеешься над чем, на виду у кого смеешься?

— Не, баба Федора, не до смеха мне. Слышал, наказание нам будет, что под эвакуацию не пошли, детей не дали эвакуировать. Все село наше по боку, речку по боку, мяне под хвост собакам...

— Ой, не брешет, ой, не брешет, чует мое сердце,— заплакала вдруг Ненене.— Что ж буде, что ж буде...

И тревожно забрехали собаки, заревела перепуганная ими скоти­на. Хмурые стояли у кладбища люди, смотрели, как управляется Бар­здыка с поросятами, уносит их, визжащих на весу, опять в лодку, как отчаливает лодка, плывет к покинутым людьми хатам. А скотина про­должала реветь, и остервенело лаяли собаки, окружив закуток, где стояла уже под крышей Милка. И Ненене будто кольнул кто в сердце.

— Ой, жанки, ой, жанки,— всплеснула она вдруг руками и бро­силась к своей Милкё. Успела вовремя, еще б немного, и не было б у нее коровы. Воды отошли у той, когда Ненене носила, наверное, уз­лы Цуприка. Сейчас показался белой лысинкой теленок. Милка бы­ла вся в пене. Ненене коснулась на бегу ее горячей морды, Милка благодарно лизнула х;озяйке руку, застонала. Тут же застонала и Ненене, теленок шел только головой, заклинившись в утробе ножка­ми. Ненене ухватилась за его неподвижно свешенную голову, но поняла, что тут ее силы мало, выскочила из загородки, туда шагнул Демьян с Федорой Махахей. Ненене кинулась следом за ними — обо­ронить, помочь Милке.

— Делать нечего,— сказал Ровда, держа на весу голые до локтя руки,— сама корова не справится, прирезать, хоть мясо будет.

— Ой, не-не-не, да что ж это ты, Милка... Рябая, рожай...

Протиснулась в загородку Барздычиха, худущая, мокрая, повела недобрым черным глазом. Ненене вытеснила ее, постояла, прислуши­ваясь, как Барздычиха затараторила:

— Ой, не к добру, жанки, ой, не к добру, с двумя головами бы­чок иде...

— Резать? — подошел к Махахеихе Демьян.

— У мужика одно на уме,— ;засмеялась, будто вспомнив что-то свое, давнее, Махахеиха,— чуть что, резать... Ну, рогуля, ну, милая, ну, рябая.— Махахеиха ушла почти всем лицом в коровье обвисшее ухо и зашептала что-то ласковое. Шептала, приговаривала, дула. И Милка шевельнула ухом, потупилась, ревнула сначала коротко, а по­том, набрав воздуха, длинно, утробно.

— Пошел, пошел,— сказал Демьян.

— Ну и держи, помогай,— оторвалась на мгновение от коровье­го уха, выговорила одними только губами Махахеиха. Ненене кину­лась к теленку и вот уже держит его в руках.

— Телушка, телушка с белой лысинкой...

Демьян вместе с Ненене стал вытирать телушку. А Махахеиха все продолжала что-то нашептывать, только теперь она шептала не в ухо Милке, а куда-то чуть в сторону, поглаживая ссохшейся бес­кровной рукой Милкину шею, голову. Слова ее долетали до Демьяна и Ненене:

— Мая кароука будзе уросная, праросная i добра малосная. Будзе па чысту полю пахаджащ i капыщкам трауку зб1ващ i роску зль защ... Будзе?..

— Все ж ведь уже, баба,— остановила наговор, приревновала вдруг Ненене.

— Маладая ты еще, донька, вучыть мяне,— и Махахеиха погро­зила пальцем,— держите еще одного.

Ненене не поверила. Но появился второй теленок, белый, как снег, бычок с черной пролысинкой на лбу.

— Не корова, а крольчиха,— хмыкнул Демьян,Иди, иди отсюда,— выпроводила его Махахеиха.— Тут уже на­ше бабье дело началось.