Павел Васильев - Турухтанные острова

— А мне он вовсе не понравился.

— Все-таки ты не представляешь, как я рада твоему приезду, — опять повторила Надя. Серегин видел, что так оно и есть. Лицо Нади светилось от радости. Да и говорила она ему это не впервые.

— Ты из нашего выпуска здесь одна?

— Да. Были еще две девочки, они уехали. Затем со мной мама здесь пару лет пожила. Это — Леша. — По имени она называла Шебаршина. — А вот и он, легок на помине.

— Еще одного чалдона встречал, — входя в комнату, загудел Шебаршин, выпячивая свои толстые губы. — Бородища во какая! Видели? Во все пузо. Подумаешь, землепроходец какой, от таежного костра. Ан нет. Преподаватель английского. Хау ду ю ду? Артист Валерий Золотухин тоже с Алтая. А какие рассказы пишет! — При этом, говоря, Шебаршин отворачивался и от Нади, и от Серегина, ходил по комнате, выпятив грудь, косолапя. Увидев на столе чайные чашки, поставил рядом завернутую в бумагу пол-литровую банку меда. — Во, будем чай пить. Чалдон привез. В подарок. «Сидят папаши, каждый хитр, землю попашет — попишет стихи». — И он, как бы раскрыв чей-то замысел, хитро подмигнул Серегину, погрозив пальцем.

Мед был на редкость душистым. Может быть, в тех местах, где собирали его пчелы, росли особо духовитые травы.

— Пейте, — подбадривал Шебаршин. — Знаете, как наши бабки пили? На пояс навесят ключи от чуланов, от сундуков, чтоб не потерять. Штук десять набиралось. И пьют до тех пор, пока ключи не встанут. — Шебаршин приложил к животу пятерню с растопыренными пальцами.

— Поведу его за грибами, — подмигнул Наде. — Александр Сергеевич Пушкин к Аничкову мосту на охоту на уток ходил. А теперь у вас на Невском грибы не растут. За сотню верст надо ехать. А мы пойдем на Болошихинскую гриву. За боровиками. Или за подберезовиками. По-нашему называют обабками. Подосиновиков полно. Нога толстая, не сломишь. Попросите у бабки, чтобы кошелку приготовила.

Они чаевничали, смотрели телевизор. Затем Шебаршин напросился проводить Серегина. Надиной подруге с Серегиным оказалось по пути, и они пошли вместе.

— Как вам у бабки Ульяны? — спросил Серегина Шебаршин.

— Лучше, чем в любой гостинице.

— Мы тут хоть деревенские, серые, но тоже кое-что умеем.

— При чем здесь деревенские? — удивился Серегин.

— Не смотри, что я в детстве, бычков пас, хвосты им закручивал, а университет кончил. И у нас тут не все на киносеансах семечки лущат. Так вот.

Только теперь для Серегина стало кое-что проясняться.

— А ты хороший мужик, — сказал он. — И в цехе у вас все отлично налажено. Честно говоря, я не ожидал, что так. Давай лапу!

— Зачем? Эта рука тренированная. Каждую весну по восемь соток под грядки вскапывает.

— Пошли. — Серегин обнял Шебаршина за плечи. Тот был ростом ему до плеча. Шебаршин осторожно снял его руку. Но Серегин сделал вид, будто этого не заметил.

— Странный мужик, — сказал Серегин, когда они с Надиной подругой остались вдвоем. — Они что, дружат?

Надина подруга поняла все верно, уловив скрытую иронию.

— А что ж ей, так и оставаться в старых девах? — сказала с некоторым раздражением. — Нам тут десант кавалеров не сбросят. Выбирай из тех, которые есть. А то и этих пролопушишь.

Бабка Ульяна сидела на ступеньках крыльца, когда Серегин вошел во двор. Подперев подбородок, тоскливо смотрела на поросенка, который стоял перед ней, опустив голову и слушая, что она говорит.

— Ну что ж, тебе и посторонних людей не совестно? Ходишь целый день не евши.

— Ню.

— Посовестился бы!

— Ню! — Поросенок передернулся всем телом и отвернулся от Серегина.

— Вот мое наказание, ты да Сашка.

И в это время Сашка всхлипнул и задал ревака. На этот раз из кухни.

— Ну теперь чего? — спросила бабка.

— Палец порезал.

— Баловался бы больше!

Серегин заглянул на кухню.

Сашка сидел за столом и ел яичницу с большущей, яиц на пять, сковороды.

— Фуражку бы хоть снял! — заругалась на него бабка. — Сколько тебе говорю, не балуй ни с ножами, ни с вилками!

Сашка не ответил и фуражку не снял, он торопился, старательно подчищал сковородку. Поправив сползшую с плеча рубашку, встал.

— Я им теперь дам!

— Вот что я хотела, — обращаясь к Серегину, сказала бабка Ульяна. Поправила платок, потуже затянула его концы. — Может, ругать меня будешь, а я сбегала в Звонарево, договорилась. У нас тут один человек живет, лечит такие болезни, как у тебя. Вдруг сколько поможет. Что ж ты с таких молодых лет всю жизнь мучиться и будешь, ни капусты кислой поесть, ни чего еще. Пусть посмотрит тебя.