Встречайте хлебом-солью, христианским благодарственным молебствием вверенные мне верховным правителем войска, двигающиеся к вам с великодушно протянутой рукою помощи!
В случае же малейшего вашего сопротивления я прикажу всей силой оружия — огнем артиллерии, пулеметов, саблями и кинжалами, а также сожжением — стереть с лица земли села, поддавшиеся безрассудному пороку отступничества от святой веры и русского государства.
Так повелевает мне долг, и так будет совершено, дабы пресечь порок и не позволить ему погубить Россию!
Полковник
Ершевский».
На другом столбе, напечатанное на картавой машинке — «р» было вписано от руки лиловыми чернилами, — висело объявление:
«Товарищи крестьяне!
Для освобождения Сибири от ига разных самозванцев: Колчака, Анненкова и других тиранов, для восстановления Советской власти вы добровольно несете великие жертвы.
Ваши сыновья и братья сражаются в первых рядах революционных войск.
Сами вы по всей губернии прямо или косвенно участвуете в гражданской войне за счастье и волю.
Товарищи крестьяне! Снабжайте свою армию кожей, холстом, домотканым сукном и съестными припасами! Жертвуйте по силе возможности, помня об одном: от вашей дружной работы, от вашей солидарности и единства с революционной армией зависит успех вашего освобождения. Помните, товарищи, что эта борьба есть последняя борьба за освобождение трудового народа. И в ее успешном исходе — наше счастье, наше благополучие.
По окончании этой борьбы не будет ни разорительных войн, ни непосильных налогов, ни самозванных начальников.
Трудовой народ будет самостоятельным хозяином и творцом своей собственной жизни. Теперь же все, как один, дружно на помощь нашей революционной армии, нашим бойцам и семействам убитых героев-товарищей!
Агитационный отдел при главном штабе».
Наклеенные тестом воззвания были облеплены жадным роем мух, а на рассвете, покуда площадь бывала еще безлюдной, сюда являлись козы. Задирая рогатые головы, они глодали объявления, торопливо перемалывали бумагу на острых зубах.
Уцелевшие листы шелестели под ветром.
В утро, когда через Соленую Падь прокатились отдаленные артиллерийские раскаты, было наклеено еще одно объявление:
«Товарищи крестьяне!
Все уже слышали сластолюбивые колчаковские слова и обещания. И угрозы слыхали, и не надо нам еще угроз — мы и сами видим, как сластолюбивый Колчак жгет деревни, уничтожает взрослых и младенцев!
Артиллерийская белая расправа приближается к нам, товарищи! И она объявила нам, что мы больше не тыл нашей доблестной армии. Мы — ее настоящие бойцы и передовая позиция.
Каждый взрослый с сего 18 августа — боец!
Запомни это и пойми!
Народ, когда он приложит все свои силы, непобедим, и мы завоюем победу для самих себя и для своих детей, сколько бы она ни стоила жертв!
Да здравствует победа народа и для народа!
Главный революционный штаб краснопартизанской республики Соленая Падь».
Со всей степи, с дальних предгорий, с еще более дальних гор катились в Соленую Падь слухи.
Говорили разное: на помощь идет армия Ефрема Мещерякова…
Армия не идет — остановилась под Знаменской, даст бой полковнику Ершевскому на подступах к Соленой Пади…
Боя под Знаменской не будет — армия осталась в тылу у Ершевского…
Армия — неизвестно где, сам же Ефрем с тремя эскадронами идет в Соленую Падь. Примет главное командование…
Мещеряков Ефрем воюет с Колчаком скоро год, не проиграл ни одного сражения…
Родом он из села Верстово, Ефрем, с Нагорной степи, и еще задолго до войны верстовские мужики грозились его убить за корову.
Увел Ефрем корову зимой испытанным варначьим способом: обул ее в пимы, чтобы не оставляла на снегу следов…
Ладно — не убили тогда Ефрема. Кто бы теперь над армией командовал?
Шли дезертиры из колчаковской армии, рассказывали: Колчак деревню сжег под городом Омском. Всю сжег. Двора одного не оставил…
Говорили: полковник Ершевский просит у верховного подкреплений, а верховный пригрозил повесить полковника на омской площади, если безотлагательно не возьмет партизанскую Соленую Падь… Партизанскую Москву — так нынче и называли это село далеко вокруг.
А еще — все и каждый — говорили: если нынче не будет боя, тогда будет суд над Власихиным Яковом Никитичем.
И действительно, суд был.
Собрались на площади у штаба, все село собралось, приехали люди из Малышкина Яра, из Малой и Большой Крутинки, из Старой и Новой Гоньбы…
Читать дальше