Александр Листовский - Калёные тропы

— Ну что ты! Я с товарищем Ворошиловым, как немцы наступали, всю Украину до самого Царицына прошел. В каких только окружениях не были. Ничего, вывел он нас. И теперь выведет, — сказал боец с твердой уверенностью.

— Правильно! — подхватил Харламов. — Пока товарищ Ворошилов и Семен Михайлович с нами, мне хоть бы что!.. Выведут. И не в таких переплетах бывали.

— Слыхали, мальчики, что в третьей бригаде этой ночью случилось? — спросила Дуська.

— Ну, ну?

— Паны заставу сняли.

— Как так?

— Часовой заснул. И вот из-за одного человека почти целый взвод пострадал.

— На посту заснуть — гиблое дело, — сказал взводный Чаплыгин. — Правду сказать, ребята, и я в ту войну по этому делу проштрафился. Зато уж так проучили меня, умру — не забуду.

— Расскажу, товарищ взводный, — попросил боец в черной кубанке.

— Что ж, можно, — сказал Чаплыгин. — Дайте уголек.

Он прикурил от поданного ему уголька и сделал подряд две затяжки.

— Так вот как было это дело, — начал Чаплыгин. — Служил я действительную в Гродненском гусарском полку. В Варшаве стояли. Хорошо. Кончил учебную команду и получил чин унтер-офицера. По-нашему — отделенного командира. Отделений на всех нехватило, и мы, несколько человек, остались сверх штата. Таких вицами называли. А тут вскорости германская война началась. И аккурат я тогда в полевом карауле заснул. Помню, сон снился, будто у нас престольный праздник и деревня на деревню на кулачки пошла. Против меня всегда выходил один парень. Егоркой звали, а по кличке Балда. На кулак очень даже крепкий был человек, а на голову чистый дубец. И вот снится мне, будто мы с ним схватились. Я только было хотел сунуть ему под ребро, да поскользнулся, а он как мне по уху вдарит! У меня аж искры из глаз. Мигом проснулся. Глядь, а это вовсе и не Балда, а наш взводный унтер-офицер Пустовойтенко. Очень серьезный был человек. «Ты, — говорит, — такой-сякой, на посту спать? А ну, собирайся, бери коня, поедешь со мной».

Вдали беглым огнем ударили пушки. Шумное эхо покатилось по лесу. Бойцы подняли головы и прислушались.

— Наши или поляки? — поинтересовался боец в черной кубанке.

— Наши, — успокоил Чаплыгин. — Ну, слушайте дальше. Да. Поехали мы со взводным. Куда, думаю, он меня тянет? А спросить нельзя — дисциплина. И вот выезжаем мы в чистое поле, к болоту. «Слазь, — говорит, — и принимай болото под охрану». Взял он моего коня и уехал. А ночь — зги не видать! Стою, охраняю болото. И такой страх на меня напал — один в чистом поле. А мы аккурат немецкого наступления ждали. Да. Ну, начинает светать. Туман поднялся. Вдруг гляжу, что-то шевелится. Меня аж в ледяной пот ударило: вижу, немцы цепями идут! Но еще далеко. Так шагов триста, а может, побольше. Ну, думаю, конец мой пришел. Поднял винтовку, приладился. Все же, думаю, хоть двух-трех подвалю. И вдруг слышу: «чок-чок» по болоту. Едет кто-то. Я тихонько шумнул: «Стой, кто идет?» А он в ответ: «Старший унтер-офицер Пустовойтенко! А кто на посту?» — «Вице унтер-офицер Чаплыгин на охране болота!» — «Снимаю тебя с поста, — говорит, — но смотри, брат, в следующий раз». И коня моего мне подает, а тут и пехота наша из леса. Вот, ребята, какие дела. Прямо скажу — очень я тогда напугался.

— А я, взводный, тоже вчера струхнул, как вы нас с Петровым с донесением посылали, — помолчав, сказал боец в черной кубанке.

— Ну? А ты будто не трус, — заметил Чаплыгин.

— Да лучше десять раз в атаку сходить, чем такое увидеть!

— А что ты видал? — насторожился Чаплыгин.

— Только мы с Замостья свернули на Чесники, там дорожка такая лесная, гляжу, из-за дерева солдат в меня целится. Я за клинок — и к нему. А он целится и не стреляет. Что такое? Подъезжаю — мертвяк! Рыжеватый такой, усы кверху. Видать по личности — с немцев. Да. Ну, осмотрелся. Вижу, у него винтовка между суков всунута, а сам, как убило, до дерева привалился. Издали посмотришь — прицеливается! Вот тут-то я и напугался до ужаса. А потом, — боец усмехнулся, — а потом Петров и говорит: «Посмотри у него в ранце, может, консервы есть?» Я за ранец. А он тяжелый. Пуда два, если не больше. Раскрываю. И чего там только нет! Сверху миткаль. Целая штука. Потом товар на три пары сапог. Потом бабских рубах и сподников дюжины две. А на самом низу чего-то блестит. Я сначала думал — консервы. Нет, гляжу, что-то тяжелое, фунтов на двадцать. Вынимаю. Что за чудо? Штуковина такая, будто серебряная, а в ней сверху семь дырок. Пошарил еще — вторую вынимаю. Петров посмотрел. «Это, — говорит, — семисвечник. — Он, — говорит, — его из какой-нибудь синагоги унес»… Ну, а консервов не оказалось. Видать, он их сам поел. Очень даже толстый немец.