Константин Ваншенкин - Графин с петухом

Рота спала спокойно и ровно, но спать ей оставалось так совсем недолго, потому что шла война, и горела земля, и гибли люди. И многие из тех, кто прежде так же сладко спал рядом со спящим сейчас, спят уже иным сном и никогда не проснутся. И среди них первый для него – Коля.

Над землей стояла свежая весенняя ночь, крепко спали ребята, которых он знал как себя. Сотрясая нары храпом, спал Мишка Сидоров, беззвучно, незаметно Витька Стрельбицкий, постанывал Двоицын, подложив под головы сидора, озабоченно спали Боровой и Голубчиков, готовый в любую секунду вскочить, отдыхал Агуреев, откинув голову, лежал в тени от нар лейтенант Плужников. А за перегородкой спал ротный, и в других землянках спали солдаты и их офицеры, спали комбаты и командир бригады полковник Ковырзин. Он глубоко дышал во сне, четко отсвечивали ордена на кителе, пуговицы и ремень, и мерцал в буфете графин со спящим на донышке стеклянным петухом, растопырившим крылья.

Все, казалось, было объято сном. Но это лишь казалось. Не спали очень многие и в их числе рядовой Борис Лутков. Перед ним была долгая ночь, но он не мог бы допустить такого позора, чтобы уснуть на посту.

Он стоял возле своей тумбочки и рассеянно думал о доме, о матери, от которой получил недавно письмо, но еще не ответил. Он думал о том, как играл в детской команде, и вспоминал, какие он забивал голы. Хорошие голы помнятся, как женщины. Стоит подумать о них, и они возникают перед глазами. Как та, что сама пришла к нему, когда он ночевал у нее в избе, отстав от строя. Ему было ясно, что он никогда не забудет ее, а ведь он не знал даже, как ее зовут, и почти ее не видел. Зато другую он знает хорошо, а может, и ее не знает.

Ночь все текла над землей. Время от времени кто-нибудь вставал с нар и, сунув босые ноги в ботинки, набросив шинель или просто в белье, поднимался наружу. Потом они возвращались, стуча по ступенькам незашнурованными ботинками, проходили мимо него, падали на нары и мгновенно засыпали. Он узнавал их по звуку шагов, даже не глядя. Он немного, самую малость, тревожился за Пашку.

Землянка медленно наполнялась расплывчатым утренним светом. Неожиданно резко проснулся Агуреев, внимательно, будто не спал, посмотрел на стоящего у тумбочки Луткова и ничего не сказал.

Пашка появился, когда рота уже вернулась с завтрака и готовилась к занятиям.

– Патрулей было полно на вокзале, – объяснил он, набрасываясь на еду, – побоялся – заберут, не стал садиться. Всю ночь скитался. Все в порядке, приедет она в воскресенье, сама хотела приехать. Ну, ступай покемарь.

– Ладно, потом разбудишь, – согласился Борис.

Он отпросился у лейтенанта Плужникова, получил на весь день хлеб и сахар. Утро выдалось теплое, ясное, но пришлось надеть шинель, чтобы можно было потом постелить на землю.

На разъезде было полно военного народу. Тут стояли группками и поодиночке солдаты, офицеры, сержанты. Все они ждали поезда из города и с этим поездом гостей – матерей, жен, случайных, но не менее нежных подруг и знакомых. Ожидающие, столь разные по званиям и положению, не обращали здесь друг на друга внимания, не козыряли, не вытягивались, здесь словно была особая зона, где на них всех уже распространились законы той, другой, гражданской жизни.

Первая светлая листва берез, ожившие сосны, покрытые травой пригорки – все это успокаивало глаз и душу, но, когда справа вблизи показался паровоз, Лутков снова почувствовал волнение и несколько раз подряд жадно затянулся.

Большинство встречающих вытянулись вдоль всей платформы – они знали даже, у какого им стоять вагона. А он взбежал на холмик, откуда был виден весь состав, и проходил взглядом по вагонным площадкам и окнам.

Поезд остановился и ровно через минуту покатился вдаль, оставив на платформе пеструю женскую толпу, которая, однако, тут же начала перестраиваться и растекаться: рядом с каждой женщиной шел уже человек в форме. Одни женщины – постарше – приезжали с гостинцами, с нагруженными сумками, другие совсем налегке. Все двигалось быстро и радостно. Лишь несколько женщин еще стояли на месте, с беспокойством оглядываясь по сторонам, но и к ним уже подбегали. Через несколько минут платформа была пуста, – никто не желал терять времени понапрасну.

Он подождал, будто она могла все-таки появиться. Все равно спешить ему было некуда. Только что бурлившая пестрая волна схлынула, он один остался на разъезде. Он один уцелел на своем зеленом пригорке. Но он бы предпочел, чтоб и его смыло.