Валерий Осипов: Только телеграммы

— Нет, позвольте, позвольте! Никаких методов профессора Губина не будет и быть не может! Идея практического применения моих прогнозов целиком принадлежит вам, так что будьте любезны владеть ею до конца!

— Но ведь почти вся математическая часть написана вами!

— Э, милая моя, математика — ерунда! Математикой теперь каждый приличный исследователь как своими пятью пальцами владеет. Сейчас важно совсем другое. Чтобы вот здесь, под шапкой, в чердачном «отделении» новые идейки иногда возникали.

— Иван Михайлович, вы всё время шутите, а мне уже стыдно ребятам в лаборатории в глаза смотреть. Ведь все же знают, что метод Полозовой на три четверти сделан руками профессора Губина.

— Именно поэтому, Маша, я и хочу, чтобы к Бондареву вы поехали одна. Чтобы в поле весь метод был сделан только вашими руками. Чтобы вся поисковая, вся прикладная сторона методики, кто бы там ни писал её математическую часть, была только вашей… Я хочу в конце концов, чтобы вы прошли весь тернистый путь творческого процесса, чтобы познали все стадии научного открытия — от того самого момента, когда еле приметно блеснёт в мозгу робкая гипотеза, и до полного её подтверждения и признания.

— Иван Михайлович, могу я задать вам один вопрос?

— Нет, нет, не надо. Лучше я вам сразу же на него отвечу… Вы, очевидно, хотите спросить, для чего я делаю всё это? Наверное, со стороны это действительно выглядит несколько странновато, если не сказать большего. Так вот, слушайте. Хочу рассказать одну историю. Впрочем, это даже не история, а так, случай. Безо всяких аналогий и параллелей, разумеется… Однажды — дело было, кажется, перед самой войной — к Эйнштейну в Америку приехал молодой польский физик Леопольд Инфельд. В Принстонском институте высших исследований, где в то время работал Эйнштейн, Инфельд получил специальную стипендию и в течение года был ассистентом великого физика. Но вот прошёл год, стипендия Инфельда кончилась, и на следующий срок её не возобновили, несмотря на то, что сам Эйнштейн настойчиво просил об этом у руководителей института. Инфельду нужно было уезжать из Принстона, но он ещё не закончил тех своих работ, ради которых приехал в Америку и которые ему обязательно хотелось завершить под руководством Эйнштейна. Что было делать? Где можно было найти деньги, чтобы заплатить за право быть ассистентом Эйнштейна ещё год? После долгих колебаний и раздумий Инфельд решил обратиться к Эйнштейну со следующей, как он сам в дальнейшем говорил, довольно нескромной просьбой: молодой, почти ещё никому в науке не известный исследователь предлагал гениальному учёному написать вдвоём популярную книгу о физике. В случае согласия Эйнштейна (это согласие было равносильно получению чека от любого американского издательства) Инфельду вполне хватало своей половины гонорара на то, чтобы пробыть в Принстоне ещё год. И как вы думаете, что ответил Эйнштейн на это предложение? Он согласился. Книга была написана и вышла в свет под названием «Эволюция физики». Это одна из самых интересных и широкодоступных работ по теоретической физике…

— Иван Михайлович, ну а чем кончилась работа Инфельда с Эйнштейном?

— Ах да… Так вот, деньги, полученные за «Эволюцию физики», позволили Инфельду закончить в Принстоне все намеченные исследования. Но значение книги, написанной вместе с Эйнштейном, в научной судьбе Инфельда не исчерпывается только этим.

Поставив на обложке книги своё великое имя рядом с фамилией молодого учёного, Эйнштейн как бы перенёс творческие возможности Инфельда в новое измерение, как бы выдал ему вексель своего доверия, как бы приподнял его до своего собственного уровня, как бы снял с него покров неизвестности, который иногда так сильно мешает молодым учёным делать первые самостоятельные шаги в науке. Он просто помог ему начать. А это очень важно. Особенно в современных условиях, когда уровень исследовательской мысли даже на самых её первоначальных стадиях очень высок…

Я часто задумывался над этой историей: как понять поступок Эйнштейна по большому счёту? Каково второе значение его, подтекст? Не мог же Эйнштейн работать с Инфельдом в течение целого года ради одного гонорара? Это было совершенно не в характере Эйнштейна. Ведь он тратил своё время, цену которого знал, очевидно, лучше, чем кто-либо другой, на работу над книгой, автору которой совсем не обязательно нужно было быть Эйнштейном… Вопреки существующим в биографической литературе объяснениям я понял этот поступок так: великому физику нужна была рядом молодая мысль, молодые мозги, не захваченные ещё традиционными толкованиями и представлениями. Ему нужен был не просто ученик, а ученик особый, неожиданный, чтобы в этой неожиданности был какой-то парадокс, какой-то эмоциональный фокус, который резко бы противоречил размеренному ежедневному рационалистическому ходу мысли. Вы знаете, Маша, это эмоциональное вторжение в наше абстрактное научное мышление иногда очень необходимо, особенно когда внезапно надо разорвать цепь привычных, устоявшихся ассоциаций и взглянуть на объект своего исследования как бы заново, впервые, совсем юными глазами. И тогда вы увидите, что предмет ваших многолетних наблюдений и размышлений буквально сверкает десятками совершенно новых связей и обусловленностей, которые раньше, в обычной обстановке, вам даже и не приходили в голову.