Николай Кочин - Парни

— А сам ты куда сопричисляешься?

— Я иду от слова к слову, вот мой окаянный удел. И пойду, видно, дальше так.

— Всякая сила вызывает непременно множество подражателей, однако часто по этим бездарностям общество судит об оригиналах.

— Эти подражатели ведь атмосферу создают; а в атмосфере рождаются ее герои. Великий проходимец рождается среди них; так система мстит сама себе, так змея ест сама себя с хвоста. О, святая ваша терпимость, безнравственная терпимость — выслушивать всякую пошлость хвалящего оратора и даже при этом восторгаться!

Мозгун не ответил на это, стоя по холено в сугробе. Ползла по покатым равнинам прибрежья густая поземка, лизала ноги собеседников и гудела, гудела.

— Ты со мной, видимо, согласен, — спугивая молчание, сказал Неустроев. — Там, где кружится смесь бессмысленной надменности, тупого фатовства, возвеличенной ограниченности, низменности суждений, жестокого эгоизма и самого отпетого тупоумия — там тошнотворно.

Мозгун отвернулся от него и, стоя так, дал понять, что говорить больше не о чем. Слова надсадно пролетали мимо него. Стала поземка лютее, зашуршала голыми стволами ольшаника, донесла собачий лай из Кунавина.

— Ну? — сказал Мозгун, не обертываясь.

— Мне тебя стрелять невыгодно, — ответил Неустроев, кутаясь. — Если я тебя прикокошу, то нападут на мой след, хотя и живу я под другим паспортом и паспорт смогу переменить вновь. И получится так на так. Но нас мало, вас много. Этот обмен очень и очень невыгоден.

— Если останусь жив, все равно не лучше тебе будет.

— Да, я это знаю. Вы последовательны в драке. Но, во-первых, аргумент твоей личной заявки невеский, во-вторых — неправдоподобно это, чтобы мог человек так откровенно разговаривать с тобой, а в-третьих, тот факт, что ты жив и тебя пальцем не тронули, — тоже в мою пользу. Тут ставка на психологизм. И энергичных мер к моему розыску принимать не станут.

— Все рассчитано тобой.

— Как и у тебя в карточной игре. Помнишь? Ведь не сразу я разгадал-то тебя. Но по рукам узнал. Руки у тебя талантливые. Талантливее головы, хотя голова редкостная тоже. Никто ведь этого не знает о твоих руках, а я узнал. Угадал профессионала-шулера. А помнишь еще, ты мне биографию рассказал о своей беспризорности, как раз в ту памятную ночь, когда Переходникова я прощал и благородного разыгрывал? Нет, не разыгрывал, я натурально иной раз говорил, и ведь не укрылось от меня, что ты за мною следишь. В ту ночь я тебя во многом понял. Да и речь моя к тому клонилась, чтобы доверие твое испытать. А потом, после твоего выступления с разоблачением своих шулерских приемов, я сразу понял, что даже со мной ты не смог бы быть целиком откровенным. Слишком ты большевик. И твоя победа над Переходниковым символична. Даровитый этот, черт возьми, Переходников! Сын земли. Черноземная русская душа, Илья Муромец! У кого-то мною читано, у Гамсуна, кажется, вот такой же библейский тип выведен. Связать двух слов не умеет, а плодит здоровое потомство и на болоте поселок основывает. Там он растет в одну сторону, патриарх земли. Был в России человек, он понимал Переходниковых лучше всех болтунов-социалистов, — Столыпин. Он знал, как их поворотить и куда.

Они пошли дальше по тропе, уводящей от завода за кусты ольшаника. Впереди шел Мозгун, не оборачиваясь. Направо оставалась эстакада, дышал позади завод, дым смыкался с облаками. Стало еще темнее и гуще. Мозгун не верил в искренность Неустроева. Ему вдруг представилось, что Неустроев мистифицирует, чтобы потом посмеяться над малодушием Мозгуна. Но голос Неустроева — строгий, страстный, но вся сумма поведения его? Всего больше боялся Мозгун, чтобы не подумал Неустроев, что он струсил. И потом неприятна была неизвестность.

— Я дальше не пойду, — сказал он, — у меня собрание. Хочешь — так рассчитывайся здесь.

Неустроев сел на бревно, брошенное на дороге.

— Присядем. На меня стих напал лирический. Я хочу тебе, как порядочный человек, отплатить тем, чем ты мне платил. Помнишь, в бараке шестьдесят девятом, когда я Псреходникова прощал за удар по скуле, ты мне жизнеописание свое изложил и просил меня о том же? Я тебе обещал. Я тебе тогда твердо сказал: «Каждому овощу свое время». Так вот, этот овощ созрел. Я тебе хочу тоже что-нибудь рассказать.

— Мне некогда, — твердо сказал Мозгун, встряхивая плечами, — некогда разводить финты-фанты.

— Я не задержу, — многозначительно подтвердил Неустроев. Примолк, повозился на бревне, ожидая, когда Мозгун сядет.