Игорь Всеволожский - Амурские ребята

Майор Кимура смешно взмахивал руками, стараясь выкарабкаться из большой черной полыньи.

На какое-то мгновение показалась рука с острыми скрюченными пальцами, пальцы судорожно сжались, снова разжались, — все исчезло.

Пулеметы замолчали. Из-за дерева выбежал Косорот.

Косорот лег на снег и осторожно пополз к маленькой фигурке, лежавшей посреди Чортова болота. Он потянул ее к себе и кликнул товарищей. Они схватили своего командира за ноги и вытащили обоих на безопасное место.

Тогда Косорот наклонился. Из-под пухового платка разметались золотистые волосы, широко раскрытые, неподвижные синие глаза светились на сразу похудевшем, осунувшемся лице.

— Глаша! — крикнул Косорот. Он поднял на руки сестренку. — Полушубок! — крикнул он товарищам. — Мигом десять или двенадцать партизан скинули к ногам Косорота свои полушубки.

Косорот закутал Глашу, тщательно завернул ее безжизненно свесившиеся, помертвелые ножки и понес к землянкам.

По всей поляне, словно оспенные язвины, чернели широкие, зловещие полыньи, в которых бурлила холодная, скользкая, болотистая вода.

На следующее утро на месте стоянки отряда осталось лишь несколько консервных банок да оброненная кем-то старая, рваная рукавица.

Вереница людей, вооруженных винтовками, шла таежной дорогой. Партизаны шли на соединение с Красной армией.

Косые луч и веселого весеннего солнца пробивались сквозь ветви деревьев. Ветер гулял по лесу. Сзади двигался длинный обоз. На передних санях лежала укутанная в полушубки Глаша.

Она спала. Рядом с санями шагал Павка. Из-под матросской бескозырки лихо торчал золотистый вихор. Павка старался не отставать от саней. Он смотрел на Глашу и думал: «Вот ведь, не побоялась итти ночью, одна, в тайгу. Ни одна девчонка на свете не пошла бы в тайгу глухой ночью. Нет, Глашка не похожа на других девчонок! Ее даже девчонкой трудно назвать. Она... она парень-молодец», решил Павка.

Дорогу с обеих сторон обступала густая заросль орешника. Снег на ветвях орешника таял, и крупные капли падали на дорогу. На высоких лиственницах резвились две белки. Они перепрыгивали с ветки на ветку, гонялись друг за другом, два веселых, смешных зверька. Павка хотел разбудить Глашу, чтоб показать ей белок, но раздумал: пусть спит.

Яркий солнечный свет вдруг ослепил Павку. Он приложил руку к глазам. Тайга неожиданно расступилась, дорога круто сворачивала влево. Впереди на холмике стояли Петр и Косорот. А дальше на необозримом пространстве плыли льдины. Они догоняли друг друга, сталкивались, ломались на части, тонули и снова всплывали, а кругом бурлила и кипела черная, как чернила, вода.

«Амур!» понял Павка.

Обоз остановился. Павка подошел к Петру и к Косороту.

Матросы глядели на Амур. Они, не сговариваясь, потянули руки к своим лохматым, ушастым шапкам. Весенний ветер разметал и спутал их волосы. Они смотрели на безбрежную реку, на плывущие льдины. «Вот плывет льдина, похожая на медведя, — подумал Павка, — а вот ледяной корабль... Он весь светится, весь прозрачный». Вдруг корабль столкнулся с медведем и, рассыпавшись на мелкие куски, рухнул в воду.

— Ломает! — сказал радостно Петр.

— Крошит! — подхватил Косорот.

Они стояли с непокрытыми головами. Река несла всё новые и новые льдины.

— Амурище! — сказал Косорот.

«Вот уж действительно Амурище, — думал Павка. — Ишь как льдины несет, и рушит их, и ломает...»

Петр с Косоротом пошли вперед. Обоз стоял на месте. Павка подошел к саням, в которых лежала Глаша. Она проснулась и посмотрела на Павку своими ясными синими глазами.

— Это Амур, Павка? — спросила она.

— Амурище! — ответил Павка.

— Подними меня, я хочу поглядеть.

Павка помог ей сесть. Глаша закусила губу.

— Тебе очень больно, Глашка?

— Было очень, а теперь не очень, — ответила Глаша.

— Ничего, Глаша. Потерпи. До свадьбы заживет. Честное слово, заживет.

— Уж не на тебе ли я буду жениться? — слабым голосом спросила Глаша. На ее бледном личике появилась улыбка.

— Нет, — сказал Павка. — На мне жениться нельзя. Я кораблем командовать буду.

— Будешь, — тихо сказала Глаша.

Павка подумал: не ослышался ли он? Эта упрямая Глашка, которая всегда дразнила его, всегда смеялась над его заветной мечтой, — вдруг говорит такое? Не может быть! Но Глаша высвободила из полушубков свою маленькую бледную ручку и протянула Павке. Павка крепко зажал ее в своей шершавой и жесткой руке.