Константин Коничев - Из моей копилки

– Замечательная гипотеза! – воскликнул профессор. – Видать, малый уже имеет определенные взгляды на вещи. Веришь в бога?

Я распахнул ворот рубашонки:

– Креста нет, значит, с богом покончено.

– Кто же надоумил?

– Никто. Сам да новые разные книжки против бога, попов и трухлявых мощей. – Чтобы не вдаваться в подробности объяснения, я перенес свой разговор к лошади. – Но, но, родная, телега чужая, хомут не свой, беги, не стой!

Ехали сосновым бором. Давней просекой, ведущей к станции и уездному Кадникову. Воздух в бору – не надышишься. Только сейчас, вспоминая об этом, начинаешь ценить красоту северных лесов и думать о том, что здоровье смолоду приобреталось и закреплялось в таких родных лесных местах…

Меринок не любил ходить шагом. Верст десять он трусил рысцой. Доехали до такого места, где дорога раздвоилась. Встречных никого. Спросить некого.

– Вот эта дорога направо – зимняя. Ее я знаю. Но какова она, эта дорога, летом – не могу ручаться. А налево, которая уходит в сторону, совсем не знаю. Можете к поезду не поспеть… Решайте сами. Вы люди взрослые. Я за лошадь отвечаю, а вы за себя. Ну, как?

– Давай поедем зимником, – решил фельдшер.

– Мне все равно, – согласился профессор, – надеюсь, больше такого брода не будет. Поехали!..

Вынырнули из леса на большую поляну. Вся в стогах. Через поляну в болотной низинке извивается черная, зловещая речонка. Подъехали к ней. Есть узкие места, не очень глубокие, но берега такие болотистые, трясучие, что ни подъехать, ни выехать. Вижу, можно тут завязнуть, загубить лошадь в болотине.

– Может, вернемся обратно и летней дорогой, в объезд поедем?

– Опоздаем к поезду. Проберемся здесь. Слушай старших. Вон, кажись, подходящее место для переезда… – настаивал фельдшер.

– Что ж, ехать так ехать. – Я прихлестнул вицей мерина для бодрости и смелости. Послушный коняга с разбегу кинулся в темную, как деготь, воду и, застревая, рывками, кое-как барахтаясь, не находя опоры копытам, завяз – ни взад, ни вперед.

– Поворачивай обратно! – закричал фельдшер.

– Ничего не выйдет. Не выкарабкаться, – убежденно возразил я, – гиблое дело! Спасти бы лошадь. Пропадай моя телега все четыре колеса!..

Профессор приуныл и устрашился:

– Если бы знал я, лучше и скорее пешком бы дошел. Ничего себе поездочка!..

В секунды нашего бедствия у меня возникла торопливая мыслишка: «Надо вытащить шкворень и освободить лошадь, с передними колесами она выберется».

Так я и сделал к недоумению моих перепуганных седоков. Шкворень с трудом выволок из передка телеги, махнул вицей на лошадь. Употребив все усилия, меринок рванулся вперед, выхватил из-под телеги ось с передними колесами и налегке стал пробиваться на другой берег.

А больше мне ничего и не надо. Я кинулся за лошадью, задержал, погладил по морде, поставил к ближнему стогу сена, сказал несколько ласковых слов:

– Отдохни, голубчик, перекуси!.. – и пошел к переезду.

– А мы как?

– Что ты наделал? – услышал я из ухаба голоса моих седоков. Они оба стояли в задке телеги, увязнувшей до самых краев.

– Давайте соображать, – предложил я им, совсем как понимающий толк в таких обстоятельствах. – Чтобы не грязнить одежду в болотине, раздевайтесь догола и, держа одежду над головами, шлепайте из ухаба сюда. А потом голышами все вместе полезем за телегой. Придется выволакивать. Любите кататься, любите и саночки возить…

– Малый прав, – сказал профессор. – Придется принимать «грязевые ванны», другого выхода нет. – И первый стал раздеваться. За ним фельдшер.

Было тут шуму и крику немало. Оказалось, и интеллигенты умеют матюкаться не хуже мужиков. Телегу с задними колесами при помощи жердей и веревочных вожжей кое-как вытащили. Привели себя в порядок.

Профессор, помогая мне поставить телегу на переднюю ось, спросил:

– Как эта штука называется?

– Шкворень.

– Шкворень? Никогда не забуду. Увесистый болт, а зовется шкворень. Чье это слово? Наверно, от татар?

– Татары у нас не бывают. Из инородцев только ездят к нам цыгане. А ваганы да кокшары – это тоже русские. Но шкворень по-ихнему «визг» называется. Потому что он в своем гнезде при поворотах повозки визжит, если не смазывать.

– Интересно, – заметил профессор, – надо запомнить.

До Морженги доехали, когда перед нами промелькнул последний вагон пассажирского поезда.

– Опоздали на минуту, а теряем до следующего поезда сутки, – проворчал фельдшер и отказался платить за провоз. – Лошадь исполкомовская, а я тоже советской власти служу…