Эмманюэль Бов - ЛОВУШКА

По мере того, как они спускались, на лестнице становилось все темнее. Бриде шел первым. Мысль броситься вперед, перескакивая через четыре ступеньки, пронеслась у него в голове. Оценив полицейских, он понял, что бегал быстрее. Но они должны быть вооружены. Они будут стрелять. И не стоял ли внизу третий?

Эти размышления помешали Бриде действовать, и когда он обнаружил, что внизу никого не было, его охватила злость на самого себя. Консьержка, которая кое о чем догадывалась, делала вид, что подметала перед дверью. Бриде, который никогда с той не разговаривал, пожал ей руку.

– Вы уходите? – спросила консьержка грустным голосом, в котором угадывался искренний интерес.

Бриде не ответил. Он только что заметил стоявшую неподалеку машину. Это был старый двуместный автомобиль с разбитым ветровым стеклом. Администрация больше не имела в своем распоряжении добротного довоенного парка. Им распоряжались немцы. И в скромной повседневной работе использовались случайные средства.

Прежде чем залезть в машину, Бриде снова чуть было не убежал. Если бы в то время, когда инспектора обходили машину, получилось так, что они оказались по разные стороны автомобиля, он бы не стал колебаться. Но этого не случилось, и как долго он ни тащился, ему пришлось, в конце концов, сесть между ними.

В "Симке", где один из инспекторов положил руку ему за шею, не для того, чтобы помешать ему бежать, а для удобства, Бриде задумался о том, что произошло. Это Иоланда настаивала, чтобы он непременно вернулся к семейному очагу. Неожиданно, ужасная догадка пришла ему в голову. Совпадение было просто невероятное. На следующий же день, после того, как она пришла за ним, к ней явились два полицейских. Можно было подумать, что Иоланда была в этом как-то замешана. Нет, это было невозможно. Если кто и виноват, то он сам. В беде никогда не следует доверяться другому, но полагаться только на самого себя. "Я должен был поступить так, как собирался", – пробормотал Бриде. Но как мог он догадаться о том, что произойдет? Французской полиции как будто и не было в Париже. Откуда было предположить, что она все еще существовала, когда немцы контролировали вся и всю?

По прибытии к месту заключения произошел загадочный инцидент. Пока он был у себя, на улице, в машине, пока у него, не смотря ни на что, была возможность бежать, Бриде, только для того, чтобы не раскрывать своей игры, держался очень спокойно. Но как только за ним закрылась дверь тюрьмы, его охватила ярость. Поскольку в коридоре его подталкивали несколько фамильярно, он неожиданно остановился, сказав, что не ступит больше ни шагу, что у них не было права его арестовывать, что позорно было арестовывать людей без предъявления какого бы то ни было обвинения. Инспектор взял его за руку. Тогда, потеряв над собой всякий контроль, Бриде резко вырвался, крикнув, что запрещает прикасаться к себе. На лицах находившихся там полицейских выразилось удивление. В этот момент Бриде повел себя настолько экстравагантно, что всем стало ясно, что тот утратил чувство реальности. Истолковав этот момент естественного изумления как признак того, что он был сильнее всех их вместе взятых, он подошел к двери и, не отдавая отчета в комичности своего поведения, сказал охранявшему ее караулу: "Открывайте немедленно!"

У него не нашлось времени сказать что-нибудь еще. Двое перехватили его. Они сказали: "Не надо нам угрожать". Бриде сделал попытку защититься, но получил оплеуху. Следовало ответить, но он неожиданно сообразил, что это было бы безумием. Как ни хотелось ему потереть щеку, он не поднял руки к лицу.

– Сволочи, – крикнул он.

Инспектор с тонкими чертами лица приблизился к нему, отводя руку:

– Возьми свои слова обратно.

– Сволочи, – повторил Бриде.

Инспектор рассмеялся, словно пригрозил только для того, чтобы его припугнуть.

Бриде, против обыкновения, очень недолго продержали в участке. Сперва его повели на опознание, но там возникла какая-то бюрократическая распря и никто не хотел заниматься рутинными формальностями. Было видно, что новый правовой порядок несколько сбивал с толку чиновников. Бриде свысока наблюдал за их дискуссией. Каждый раз он спрашивал их с деланной серьезностью: "Что я должен делать? Мне подождать?" Они не отвечали ему, совершенно позабыв, что имели дело с заключенным, настолько были захвачены спором.

В конце концов, его провели по очень чистому и освещенному электричеством подземному переходу в огромный зал со стрельчатыми сводами. Сплошная деревянная скамья, украшенная резьбой, шла по всему периметру. Человек пятьдесят, ожидавших решения своей участи, переговаривались группами.