Юрий Дружников - Ангелы на кончике иглы

— Господи! — воскликнула Локоткова. — Да что же вы стоите? Валентин, «скорую»!

Она бросилась к окну, но распахнуть не смогла: мешала рама висящего снаружи портрета. Кашин вышел в приемную и стал набирать Кремлевку и 03, прикрывая ладонью трубку, чтобы никто не услышал. Макарцев между тем следил глазами за безуспешными попытками Анны Семеновны открыть окно.

— Когда есть воздух, дышать легче, — четко сказал он.

А может, не сказал, а опять только подумал. Он вдруг догадался, что умирает. Он не знал, как это бывает, до этого умирать ему не приходилось. Затылком он ощутил спинку кресла, и сознание внезапно стало ясным, как никогда. Затылок от неудобной позы начал неметь. Немота поползла в стороны, вверх, вниз, в глазах зарябило от солнечных зайчиков, и наступила темнота. Макарцев сделал свое последнее умозаключение: умирать начинают с затылка.

— Ну, вот мы и вместе, — проговорил над самым ухом Игоря Ивановича приятный голос, непохожий на редакционные.

Маркиз де Кюстин опять появился из тумана, звякнул шпагой и сделал приглашающий жест то ли к потолку, то ли в сторону окна.

— Сожалею, но ваша бренная суета кончилась, — успокоил он Макарцева. — Пора сматывать удочки, так, кажется, тут у вас говорят. Ничего страшного, поверьте тому, кто через это давно прошел и чувствует к вам неизъяснимую симпатию. Даже, может, любовь… Еще мгновение, и станет легко, а, самое главное, наконец-то свободно. Скоро у нас будет предостаточно времени, чтобы близко общаться и все обсудить… ить… ить…

Кюстин растворился в белом тумане, а сам туман вокруг Игоря Ивановича стал серым, фиолетовым, красным и вдруг почернел. Макарцев вдруг стал пускать пузыри, как маленький. Большой пузырь, переливающийся фиолетовым бликом, повис у него на нижней губе, скатился по подбородку и лопнул. Последнее, что увидел редактор Макарцев на этом свете, было огромное ухо Владимира Ильича.

Кабинет набился до отказа людьми, пришедшими на планерку и в растерянности стоящими по стенам. Макарцев сидел в кресле, опершись руками о подлокотники, и глядел вдаль прямо перед собой. Он еще оставался главным редактором «Трудовой правды», руководил, являл собой звено цепи между газетой и ЦК. Но он уже не был главным редактором: хотя остальное тело еще функционировало, глаза его застыли, и мозг потух.

— Куда? — спросил рослый деревенского склада фельдшер в нечистом белом халате.

Неся впереди себя чемоданчик, он бесцеремонно раздвигал им людей.

— Быстро приехали, молодцы! — похвалил Ягубов, указав рукой направление.

Фельдшер неторопливо поставил на редакторский стол чемоданчик, открыл его, потом взял Макарцева за руку. Рука от подлокотника не отделялась, и парень рванул ее с усилием. Несколько секунд он слушал пульс, потом взял редактора с обеих сторон за голову и потряс.

— Никакой реакции, видите? — обратился фельдшер к Анне Семеновне.

Та, приложив ладони к горлу, стояла рядом.

— Укол сделайте! — приказала она. — Чтобы продержаться до Кремлевки.

— А кто это?

— Кандидат в члены ЦК!

Парень оттянул у Макарцева нижнее веко.

— Что вы делаете? Ему же больно!

— Не больно, — по-деловому сказал фельдшер. — Ему уже не больно. Инфаркты были?

— Был, — сказала Анечка, — двадцать шестого февраля.

— Увезем в морг. На праздники хоронить запрещают. Будет в морге лежать до конца демонстрации. Помогите положить тело.

Ягубов приказал Кашину помочь. Фельдшер намочил кусок ваты спиртом и вытер руки, а затем край стола, где стоял чемоданчик. На вате оказалось немного запекшейся крови, прихваченной спиртом со стола. Это была кровь Нади, оставшаяся от давнишней встречи с Ивлевым. Фельдшер швырнул вату в мусорницу.

Зазвонил внутренний телефон, и Ягубов тихонько снял трубку.

— Волобуев беспокоит, Игорь Иванович. С праздником вас! Ну, и с выздоровле…

— Волобуев, — перебил Степан Трофимович. — Игоря Ивановича больше нет.

— Нет? А я слыхал — появился… Это вы, Степан Трофимович? Понимаете, надо снять в материале слова, что демонстранты пойдут по восемь человек в ряд. На Западе пишут, якобы мы заранее организуем всенародное ликование. Колоннами, и все!

— Не суетись, Волобуев. Снимем. Сейчас Игорь Иваныч умер.

— Умер? А газета?

— Газета? «Трудовая правда» будет выходить, даже если мы все умрем!

Весть о смерти главного редактора облетела отделы и типографию. Рабочие, увидев, что начальники цехов убежали наверх, вытащили припасенные к концу дня бутылки и стали пить за упокой макарцевской души, опуская в стаканы свежие оттиски гранок. Свинцовая краска сокращала жизнь, но убивала запах водки.