Смирнов Виктор - Тревожный месяц вересень

Врет он... Пусть врет!

– Давай-давай! - оживляется Горелый. - Ищи... Не мог я не подцепить такого "ястребка".

– Хозяин не упустит! - льстиво отзывается бас.

Они чуть осмелели, разговаривают во весь голос, хрустят ветками, шутят. Красные пятна на земле - они хорошо знают, что это значит. У человека после большой кровопотери глаза становятся незрячими, а в пальцах едва ли хватит сил, чтобы выдернуть чеку. Им теперь легче дышать. Ах вы, сволочи! Храбрецы по обстоятельствам.

Фонарик приближается еще на несколько метров. Ну ладно, иди-иди, Семенко, к своей судьбе. Примагничивайся. В ноге ухает без конца. Ладно, недолго терпеть. Иди, Семенко, глаза мои хорошо видят, и руки еще крепки. Не смогли вы меня ранить так, чтоб я достался вам бессильным.

Прыгает клинышек света. Дергается туда-сюда.

– А ловко ты его, хозяин! - звучит повеселевший бас. - В темноте-то! Прямо влет.

– Ты не нахваливай. Сами-то промазали, застыли там, как жабы!.. - И Горелый добавляет довольно сложное, с переходами ругательство. Странно это, когда ругаются таким визгливым голосом.

Фонарик приближается на полтора-два метра. Еще немного, и свет его начнет доставать до сосны, под которой я лежу.

– Ищи-ищи, Семенко!

Ветка над головой чуть высветляется. Видно, как на ней подрагивают белые, словно жемчужинки, капли. Я приникаю к земле, прячусь за ствол. Вдруг фонарик гаснет. Снова темень.

– Ну чего? - визжит Горелый.

Не терпится ему добраться до меня.

– Лампочка, что ли, - сконфуженно отвечает Семенко. Щелкает металлическая крышка фонарика, что-то тяжело падает на землю - это, видимо, Семенко выпустил из рук автомат, возясь с фонариком.

– Какая там лампочка? - спрашивает Горелый. - Ты брось... Брых, поди, что там у этого гвоздодера?

Теперь я их всех знаю по именам или кличкам: Горелый, Брых, Семенко и Щуко. Ладно, будем знакомы. Я облизываю мокрый сидор. В армии мы всегда носили с собой фляги. Каждый на собственном опыте убедился, что значит фляга с водой. А вот теперь дал промашку. Как-то странно было в этот мокрый, насквозь пропитанный дождем день брать с собой воду.

– И вправду не горит, - откликается Брых. - Не работает!

Молодец, Семенко! Не так-то ты прост. Соображаешь.

– А ну его к черту! - басит Щуко. - За ночь подохнет "ястребок". Что мы будем по темноте лазить? Раз кровища выхлестала, значит, ты ему в бок врезал, хозяин. Все правильно!

Горелый молчит. Неподалеку шепчутся Брых и Семенко:

– А у тебя запасной нет?

– Откуда? Последняя.

– Вот черт!

Слышу, как сопит Семенко. Волнуется. Что он там сделал с лампочкой? Выкрутил, наверно, стеклянную головку из цоколя.

– Ладно, - говорит Горелый после некоторого размышления. - Дай-ка по лесу напоследок.

Четыре огня вспыхивают передо мной. Бьются, дрожат, плюются короткими трассерами. Лес весь грохочет. С сосны на голову падают ветки, хвоя. Дерево прикрывает меня от пуль.

Грохот разом обрывается. Едкой гарью пахнет в лесу. Ух, лопатки снова стали мокрыми. Кажется, весь был выжат, как жмых под прессом, а струйки пота снова стекают по бокам. Расшатывают они мне нервную систему, сволочи.

– Пошли уберем коня, - говорит Горелый. - Чтоб не валялся на дороге.

Ух... Я вздыхаю облегченно. Будем жить! Теперь можно заняться ногой.

Слышно, как они пыхтят и кряхтят на дороге, оттаскивая в сторону Справного. Я вытираю пальцы мокрым мхом и разрываю зубами оболочку индпакета. Здесь бинт, салфетка и два тампона. Прикладываю тампоны к входному и выходному отверстию. Почему человек никак не может привыкнуть к боли?.. Стягиваю ногу бинтом. У бинта уже готовы два хвостика для завязки. Так. Теперь разрезаю тугую бечевку под коленом. Чувствую, как по всем сосудам кровь возвращается в почти омертвевшую ногу. Будем жить!

Поверх перевязки, как онучу, наматываю портянку, чтоб не мерзла нога. Вот когда снова бечевочка пригодилась.

На шляхе вспыхивает огонек цигарки. Видно, отволокли лошадь за кювет и прикрыли ветвями. Работа сделана.

– Ну что, пойдем? - спрашивает бас.

– А Глузд?

– Пошли... Глузд и Миней подойдут к Инше, - отвечает Горелый.

Значит, они не собираются устраивать засаду здесь. Это был временный кордон, а настоящая засада для нашего "обоза" будет возле Инши, у реки. Сапоги топочут по дороге... Они уходят! Оставляют меня беспомощного, а сами уходят, чтобы перебить наших... Дать очередь вслед?

Я останавливаю себя, когда приклад уже прижат к щеке, а палец нащупывает спусковую скобу. Э, нет! Глупости, Капелюх. Нервишки расшатались. Тебе надо дождаться здесь Глумского. Дожить до рассвета и предупредить своих.