Смирнов Виктор - Тревожный месяц вересень

– Ох и переживание было. Опять руки затряслись!..

– Сколько их было? - спросил я.

– От четырех до десяти, - сказал Попеленко. - Момент был такой, что никак не мог пересчитать. Всю арифметику из головы вышибло.

– Ты никого из них не узнал?

– Нет, никого. Они не местные. Видать, тот, кого б я узнал, в сторонке был, за кусточком.

– Почему ты так думаешь?

– Так должен быть кто-то из местных. Чего б они возле села отирались? И опять-таки, кормит их кто-то. Ведь ни разу не слыхать было, чтоб кого ограбили. Что ж они, святым духом живы? Кто-то кормит... Факт! И обстирываетрубашки на них были чистые, воротнички не замусоленные. Мужик так не постирает. Я, скажем, постираю или баба, - он с уважением посмотрел в сторону молчаливой жены, - это ж разница!

– На косуль охотятся, - сказал я невпопад, вспомнив стрельбу возле "предбанника".

– Одной косулей не будешь сыт, - солидно ответил Попеленко. - И не косуля их обстирывает. Кто-то местный есть среди них. И к местному кто-то ходит, факт!..

– Ишь ты наблюдатель какой! - сказал я. - Воротнички заметил, а посчитать забыл.

– Глаз, он в такой момент не подчиняется, - сказал Попеленко. - Он как нищий - копейку видит, а руку нет. Да и нет у меня военной хватки. Вот вы, к примеру, товарищ старший, вы бы на моем месте все заметили и пересчитали, вы бы им полную "бухгалтерию" навели.

– Ладно, ладно!

"Этому Попеленко в сообразительности не откажешь, - подумал я. - Наверно, он мог бы узнать и гораздо больше, да понимает, что знать слишком много опасно. Иначе ему не отделаться небольшим внушением по скуле, если на лесной дороге повстречаются бандиты. Почему они так мягко обошлись с ним? Наверно, не хотели возбуждать против себя население - ведь у Попеленко девять детей, и весть о его убийстве всколыхнула бы округу. Здесь у Попеленко каждый второй сват или кум... Кроме того, этот "ястребок" им не опасен. Ему не хочется стрелять. Иное дело - Штебленок. Тут-то они отвели душу".

– Слушай, Попеленко, почему Штебленок оказался в Шарой роще?

– Я так думаю, что в район направился. Чего-то он больно заволновался. Дело у него какое-то получилось. И ведь как раз Шарая роща на дороге в Ожин!..

– Какое дело получилось?

– Да кто ж его знает?

– А почему лошадь не взял?

– А кто ж его знает?

"Наверно, Штебленок хотел покинуть Глухары срочно и незаметно, - подумал я. - Но что заставило его податься в Ожин?"

Попеленко смотрел, вздыхая, под стол. Похоже, он раскаивался, что разговорился со мной.

Сентябрьская ночь накрывает Глухары со всеми окружающими ее лесами в девятом часу. Луна еще не всходила. Темнота такая, что кажется, еще один шаг и ты расквасишь о нее нос. Осенний туман скрыл звезды, он шевелится, набухает, едва проступая неясными клубами за плетнями. Изредка взлаивают собаки, да со стороны Варвариной хаты доносятся песни - это бабы гуляют на горьком своем празднике. Сегодня натальин день, я вспоминаю об этом, услышав: "Иде ж то ты, Наталка, блукала усю ночь?"

В самом деле, где ж?.. Где ты блукала этой ночью, Наталочка? До войны, помню, в этот сентябрьский день гуляло все село. Девчата срывали рябину и кистями вешали под крышу, на плетни, чтобы наморозилась, провялилась, сладости набралась. И у дедов к вечеру носы краснели под стать рябине. Мне давно уже стало казаться, что все люди в ту довоенную пору были дружными, веселыми и счастливыми, работали в поле, танцевали под хриплый патефон, ходили на выборы в украшенный кумачом клуб... И откуда же выплыли все эти полицаи, все эти националисты, бандеровцы, натворившие столько бед, принесшие столько горя и вызвавшие столько ненависти, что теперь, брошенные хозяевами, скрываются по лесам, как зверье? И только кто-то из них тайком, крадучись, пробирается в темноте, в тумане, оглядываясь на соседние дома...

У дома Варвары я останавливаюсь. Хоть и грустный теперь этот бабий праздник, вдовий, а все же поют. У нас, в Глухарах, добрая половина баб и девок - Натальи, как не гулять. Ну, про три вербы затянули. Небось слезу вытирают и тянут, тянут песню... и неплохо тянут. Высокие голоса - это небось Кривендиха с племянницей - у них вся семья ясноголосая и звонкая - ведут песню, выплескивают ее за окна к самому скрытому туманом небу, а Варвара и кто-то из товарок-вдовушек хрипловатыми контральто стелются под этот дуэт, словно поддерживают его, чтоб не сорвался на землю, взлетев слишком высоко...

Складно так. И не поверишь, что эта лихая вдова и самогонщица, с ее глазищами-сливами, может так искренне, так разрывно страдать.