Алексей Шубин - Доктор Великанов размышляет и действует

— На что это вам понадобилось? — осмелилась спросить Ульяна Ивановна, когда роковая запись была сделана.

— Арбайтен путешь, — ответил Дрихель и, встав, покосился на постель доктора.

«Ой, сопрет что-нибудь, — мелькнуло в голове Ульяны Ивановны. — И как это я прибрать не успела!»

Так оно и вышло. Стуча сапогами, Дрихель шагнул к кровати, сорвал одеяло и, поднеся его к окну, внимательно разглядел на свет. По-видимому, осмотр удовлетворил его. В высшей степени аккуратно прижав одеяло подбородком к груди, он сложил его и повесил на руку, как это делают базарные торговцы.

После этого он нагло подмигнул Ульяне Ивановне и произнес:

— Руски шляфен фредно. Руски должен арбайтен.

Ульяне Ивановне очень хотелось схватиться за кочергу, но, увы, совсем близко от нее чернело дуло автомата, угрожающе торчащего в руках солдата.

Мысль об организации принудительных работ для оставшегося в селе населения принадлежала самому господину коменданту, обер-лейтенанту Ренке. Этот трус, живший последнее время в состоянии повседневного трепета за свою шкуру, изобрел целую систему оборонительных сооружений. Расположенные в лесу, примыкавшем к школе, они, по мнению, коменданта, должны были обезопасить его особу от возможных неприятных неожиданностей. Практическое осуществление этой затеи было поручено ефрейтору Дрихелю.

Тяжесть труда, разумеется, меньше всего страшила Ульяну Ивановну, но одна мысль о том, что работа предназначается для врага и служит его целям, приводила ее в гнев и отчаяние. Доставленная на место работы, где было уже собрано десятка два старух, она дала волю своему негодованию.

— Что же это такое, бабы, получается? — с дрожью в голосе говорила она. — Разве мыслимо в таком деле участвовать — собственных злодеев оберегать?

Работа шла под надзором двух солдат, а руководил ею сам Дрихель. После двух или трех его окликов, приправленных немецкой и русской руганью, над местом работы воцарилось напряженное молчание, прерываемое только лязгом лопат, вгрызавшихся в лесную, проросшую корнями, никогда не копанную землю. Видимое усердие шло не от доброй воли, но оно глубоко возмутило Ульяну Ивановну.

7— Ал. Шубин 97

— Чего стараешься? Или немецкое «спасибо» заработать хочешь? — сердитым шепотом спросила она соседку, маленькую, не погодам крепкую старуху, торопливо орудовавшую тяжелой и неуклюжей лопатой.

— Спасибо ихнее нам без надобности, а отделаться скорей… Стыд-то терпеть неохота…

Соседка только плотнее сжала губы и еще чаще замахала лопатой. Однако Ульяна Ивановна заметила, что лопата была почти пуста. Она повернулась в другую сторону и увидела сравнительно не старую еще колхозницу, с трудом ворочавшую непомерно тяжелым заступом. Отечные, уродливо толстые ноги и тяжелое хриплое дыхание говорили о тяжелой ее болезни.

— На, лопатку мою возьми, она полегче, — предложила Ульяна Ивановна.

Больная с благодарностью взглянула на сестру-хозяйку. Передавая лопату, та успела ей посоветовать:

— Ты силенки-то поберегай… Одним глазком на лопату, а другим — на паршивца на этого смотри. Отвернется — ты и передыхни.

По простоте душевной Ульяна Ивановна полагала, что ее действия и слова остаются не замеченными Дрихелем, но дело обстояло совсем не так. Ее большая, заметная и малоподвижная фигура с самого начала привлекла внимание злого и дотошного немца. Даже отвернувшись, он не переставал за ней наблюдать и прислушивался к ее речам.

И каково же было удивление и испуг сестры-хозяйки, когда в конце рабочего дня она увидела устремленный на нее взгляд его светлых круглых глаз и услышала окрик:

— Ти патшему не работаль, а? Стояль, а не работала. Ответшай, руски корова!

Краска бросилась в лицо Ульяны Ивановны. Но как ни был силен ее гнев, она поняла необходимость соблюдать внешнее спокойствие и промолчала, что еще больше рассердило Дрихеля.

— Патшему стояль, а не работаль? — повторил он и замахнулся палкой.

Ульяна Ивановна побледнела.

— Ты не очень махай! — сказала она. — Я не пугливая. Что же, по-вашему, и постоять, подумать нельзя?

Понял ли Дрихель целиком всю фразу Ульяны Ивановны — сказать трудно, но смысл ее уразумел.

— Потумать? — фальцетом выкрикнул он. — Тумать мошет немец, руски должен арбайтен! Арбайтен фюр немец! Если руски не путет арбайтен, ер золь штербен!