- Геронда, помню, как-то Вы меня так отругали…
- Если понадобится, я тебя еще раз отругаю, чтобы мы все вместе пошли в Рай. Но уж на этот раз я приму драконовые меры!… Ведь у меня какой типикон: сперва даю человеку понять, что он нуждается в том, чтобы его отругали, а уже потом снимаю с него стружку. Правда, хороший метод? Я вижу, как человек совершает какой-нибудь серьезный проступок, ругаю его за это и - понятное дело - становлюсь "злюкой". Но что я могу поделать? Успокаивать каждого в его страсти, чтобы казаться добреньким, а потом всей честной компанией оказаться в аду? Когда человек, которого я отругал или же сделал замечание, расстраивается, то меня за это никогда не мучает совесть, потому что я ругаю человека от любви к нему, для его же собственного блага. Я вижу, что человек не понимает, насколько он ранил Христа тем, что сделал, и поэтому ругаю его. Ругая человека, я испытываю боль, переутомляюсь, однако моя совесть не мучает меня за это" (Блаженной памяти старец Паисий Святогорец. "Слова", т. III, стр. 322-324).
Но - об этом тоже говорит старец Паисий - к каждому человеку должен быть индивидуальный подход.
"Что я, по-вашему, скажу человеку, видя, что его душа [чрезмерно] чувствительна или что она находится в потрясении от осознания своего греха? В этом случае я утешаю человека, чтобы он не впал в отчаяние. Однако, видя, что сердце человека жестко, как камень, я говорю с ним строго, чтобы расшатать этот камень и сдвинуть его с места. Ведь если, видя идущего к пропасти, я буду говорить ему: "Иди-иди, ты на очень верном пути", разве это не будет преступлением с моей стороны?" (там же, стр. 325).
А вот и прямо по теме прощения неустыдившегося обидчика: "К примеру, ты делаешь мне какое-то зло, и я тебя прощаю. Ты снова делаешь мне еще какое-то зло, я снова тебя прощаю. У меня-то все в порядке, но если ты не исправляешься от того, что я тебя прощаю, то твое состояние очень тяжелое. Другое дело, если ты [хочешь исправиться], но не можешь сделать это до конца. Однако ты должна постараться исправиться, насколько возможно. Ты не должна успокаивать свой помысл и говорить: "Раз он меня прощает, то у меня все замечательно, и нет повода для беспокойства. Расстраиваться не нужно". Человек может грешить, однако, когда он кается, плачет, с сокрушением просит прощения, хочет исправиться, тогда у него есть осознание греха, и духовник должен его прощать. А вот если человек не кается и продолжает свою тактику, то тот, кто несет ответственность за его душу, не может относиться к этому несерьезно, со смехом. Доброта вредит нераскаянному человеку" (там же, стр. 325; разрядка наша. - Авт.).
Такой подход, как нам кажется, очень многое проясняет. В наше время, когда хамство и наглость утверждают не только свою безнаказанность, но и правоту, мало кто отваживается столь определенно противостоять этому именно с позиций Православия. "Доброта вредит нераскаянному человеку"…
Хорошо, что это сказал старец Паисий. Его уж никак не упрекнешь в отсутствии истинной доброты и христианского смирения.
А в основе отношения к нераскаянному человеку (то есть к уверенному в своей правоте хаму!), которое предлагает современный либеральный гуманизм, лежит эгоистическое равнодушие. Оно, хоть и надевает на себя личину христианской любви, достаточно легко опознается по стилистике - исступленно-патетичной или слащаво-умильной.
И Господь отходит от нераскаянного грешника. О чем напоминает все та же притча о блудном сыне. Хотя отец в душе, конечно, любил и жалел его, но не искал "в стране далече" и не оказывал материальной поддержки, так как сыну в том нераскаянном состоянии она была бы во зло, а не во благо. Кстати, в Евангелии от Луки на две главы позже о правильном отношении к обидчику говорится прямо: "Если же согрешит против тебя брат твой, выговори ему; и если раскается, прости ему" (Лк. 17:3; разрядка наша. - Авт.).Значит, неустанно, "до семидежды семи" прощай, если он, в свою очередь, столь же многократно готов раскаиваться, приходить с повинной.
Преподобномученица великая княгиня Елизавета Федоровна явила пример величайшего прощения, придя к убийце своего мужа спросить, не обидел ли князь его чем-нибудь. Но увидев нераскаянность террориста, отошла от него и, вероятно, помогала ему, как и старец Паисий своим врагам, издалека молитвой, а не делала вид, что ничего не случилось, еще больше утверждая убийцу в сознании его правоты.
Ну а помогут ли молитвы обидчику раскаяться, и насколько "эффективно" кто молится, судить не нам. Это не как в классическом американском кино, где усилия положительного героя непременно венчает happy end. Если уж святые не всех вымаливали, если Самого Христа Иуда предал и не раскаялся, значит, не такая тут простая арифметика.
Читать дальше
