Гусейн Аббасзаде - Тропа ведет в горы

— Видишь, — сказал старик, тоже обуваясь, — без моста управился. Зачем тут мост?

И опять почудилась Фариду какая-то подковырка в его тоне. Он взглянул на бородатое сухое лицо старика и сердито отодвинулся. Скорей бы добраться до пасеки, до Искендера-баба, — может, он окажется нелюбезнее, чем его старший сын.

Они зашагали по каменистой тропе, бегущей от брода к лесной опушке. Фарид теперь чувствовал себя бодрее. Ноги согрелись от быстрой ходьбы. А старик, почувствовав перемену настроения у парня, заговорил более дружелюбным тоном:

— К нашим местам, сынок, надо привыкать с детства. Привычка, говорю, нужна. Тогда тебе все нипочем.

— У меня нет привычки к холодной воде, — буркнул Фарид. — В море летом вода теплая.

— Само собой. Море — не горная речка. — Старик поправил хурджин на плече. Так ты, значит, собираешься написать в газете про Искендера-баба?

— Да, собираюсь.

— Ну что ж. Про него уже много писали. Только вот не знаю — зачем?

— Как это — зачем? Долгожители всех интересуют.

— Не знаю, сынок, не знаю, что люди находят интересного в долгой жизни. Жизнь-то самая обыкновенная, ничего в ней нет такого.

— Понимаете, ами, — сказал Фарид, немного оттаявший после холодной «ванны», — многие ученые убеждены, что человек должен жить полтораста лет и даже больше. Биологически это вполне возможно. Средний возраст шестьдесят лет — слишком мал.

— Человеку надо жить у себя дома, — сказал старик.

Остаток пути они проделали молча и вскоре вышли на усеянную цветами поляну, на которой, как шашки на шахматной доске, стояли ульи.

— Вот и пришли, — сказал старик и указал на дощатый домик, вернее — будку, возле которой под навесом шваркал рубанком человек средних лет, обстругивая на верстаке доску.

Это, конечно, был не Искендер-баба. Наверно, кто-нибудь из его внуков. А сам Искендер, может, в домике? Отдыхает, может?

— Гостя привел, — сказал старик.

Плотник поздоровался с Фаридом и вернулся к своему занятию. А старик снял с плеча хурджин и стал вынимать из него на дощатый стол лаваш, вареную курицу, сыр мотал, кислое молоко в глиняном горшке и другую снедь.

— Садись, сынок, перекусим, — сказал он Фариду.

Фарид сел на тахту у стола, оторвал кусок лаваша. «Может, Искендер-баба проснется, услышав голоса, и выйдет из этой будки», — подумал он. По правде, он очень проголодался.

— И ты садись за стол, Нияз.,- бросил старик плотнику.

— Спасибо, Искендер-баба, — ответил тот. — Сейчас, достругаю только.

— Искендер-баба? — Фарид ошеломленно уставился на старика. — Вы Искендер-баба?

— Выходит, так, — усмехнулся старик и, отломив куриное крылышко, начал его обгладывать. Его черные прищуренные глаза хитровато смотрели из-под папахи на Фарида. — Мы тут с Ниязом, внуком моим, новые ульи делаем. Да вот, еда у нас кончилась, я и сходил домой, в деревню. Мне помыться надо было. Да ты кушай, парень, кушай. Чего ты уставился на меня?