Наталья Баранская - Проводы

Проводы проходили в зале. Узкий зал был почти пуст. Десятка два человек сидело в первых рядах, трое на сцене. Сцену отделяла от зала арка из трех кумачовых полотнищ с белыми буквами лозунгов. Под аркой стоял стол с плюшевой скатертью, графином и бледно-розовой гортензией в горшке. За столом сидели: широкоплечий мужчина с приветливым лицом — директор и молодая рыхлая женщина в ярко-зеленом джемпере — предместкома.

А поодаль в старом канцелярском кресле сидела худощавая невзрачная женщина с глубоко запавшими глазами и венчиком жидкого перманента над выпуклым лбом. Она сидела неподвижно — прямо, и только худые руки скручивали и раскручивали носовой платок.

Анну Васильевну Косову провожали на пенсию. Собралась вся бухгалтерия да еще несколько самых старых работников комбината — кто ее знал. Была она тихой, молчаливой, почти двадцать лет просидела согнувшись над ведомостями, счётами, счетaми. Мало кто ее знал.

Первой выступила предместкома. Она сказала, что товарищ Косова — одна из старейших работниц комбината, всегда отличалась хорошей дисциплиной, никогда не опаздывала, не имела взысканий, а наоборот, имела две благодарности и что у такого хорошего производственника можно поучиться сознательному отношению к труду.

— Вы уходите на заслуженный отдых, товарищ Косова, — заключила она, — и мы желаем вам, чтобы он протекал благополучно. Дирекция и местком выносят вам благодарность в приказе за долголетнюю честную работу, а товарищи преподносят ценный подарок. — И она подняла лист бумаги, которым были прикрыты шесть чайных чашек, расписанных желтыми и лиловыми цветами.

Раздались редкие хлопки. Анна Васильевна поднесла платок к губам и заморгала, пересиливая слезы, давно дрожавшие в ней.

Директор поднял пухлую руку с обручальным кольцом. Он просил внимания. Встал и, опираясь на стол, заговорил негромко, мягким голосом:

— Дорогая товарищ Косова, сегодня мы провожаем вас на заслуженный отдых, как правильно здесь отметили. О вас уже сказали как о хорошем производственнике. Я хочу добавить несколько слов о вас как о человеке… — Он помолчал немного и продолжал: — Вы проработали в комбинате двадцать лет, а точнее, двадцать один год и восемь месяцев. Я же пришел сюда, как вы знаете, два года назад. А за те годы, что вы работали счетоводом, сменилось четыре директора. О чем это говорит, товарищи? Это говорит о завидном человеческом качестве Анны… («Васильевны», — подсказала предместкома) да, Анны Васильевны — о ее постоянстве.

Он оглядел зал, увидел внимательные лица и продолжал:

— Поверьте, нелегко расставаться с таким человеком, товарищи, но в жизни каждого из нас, как говорится, пробьет этот роковой час. Мы не прощаемся с вами, Анна Васильевна, мы говорим «до свидания». Мы еще надеемся поработать с вами, когда это будет нужно вам и нам.

Он кончил под громкие, дружные аплодисменты. У Анны Васильевны тряслись губы, и она надолго прижала платок ко рту. «Как хорошо говорят они, как все меня уважают, — думала она смущенно и растерянно. — Уж скорее бы кончилось все это, сил нет».

Но еще попросил слова главбух. Он с трудом взобрался на сцену, вытащил из кармана платок, протер очки, сунул их было в карман, затем надел обратно на свой большой нос и сказал печальным, тихим голосом:

— Уважаемая Анна Васильевна, мы много-много лет работаем с вами. Вы очень хороший работник. И вы очень-очень хороший товарищ…. — Он замолк, потом добавил совсем тихо: —…извините, пожалуйста, — и пошел на свое место.

Анна Васильевна взглянула на него встревоженно. Но тут на сцену вскочила коротконогая рыжая девчонка, пылающая румянцем, веснушками, морковного цвета кудрями, тряхнула головой, стрельнула в директора быстрым взглядом и весело заорала в зал:

— Наш профком приглашает всех на чашку чаю от себя лично… и от тети Ани, конечно, так что просим к нам в бухгалтерию… всех вас просим… — Она опять взглянула на директора, хихикнула, спрыгнула вниз, вильнув бедрами, и уже на бегу закончила: —Самовар не варит, чайник отчаялся!.. Чашки новые несите, посуды мало!

Все встали, заговорили разом, затолклись вокруг Анны Васильевны и чинным шествием с цветастой посудой в руках двинулись из зала.

Директор по дороге извинился — дескать, дела! — и пошел к себе. «А эта рыженькая — огонь», — подумал он, усмехнувшись.

Чаепитие длилось недолго. Женщины поглядывали на часы, на сумки, наполненные покупками в обеденный перерыв. Анне Васильевле тоже хотелось домой. Она устала, ей было жарко в ее выходном шерстяном платье. Сполоснули торопливо чашки, новые упаковали в коробку от торта, разобрали с вешалки плащи. На улицу вышли вместе, но тут же стали прощаться. Кому налево, кому прямо через дорогу на остановку трамвая. Анне Васильевне направо.