Наталья Баранская - Тихая ночь в Роосне

Как быть? Что делать? Рубить, рвать там или тут — все больно, все по живому.

«Черт побери ее, эту моногамию, — думал в растерянности Георгий Николаевич, расставшись в тот вечер с Алей. — Мы так привержены к Востоку, принадлежим ему наполовину, так почему не заимствовать восточный институт брака? Признание полигамии только узаконило бы существующее. Все равно сплошные разводы, измены…» Георгий Николаевич вдруг представил себе: Леля и Аля вместе с ним, в одном доме, в одной квартире. Он передернулся — страшно, противно… Сказал себе: «Вот что значит зайти в тупик — становишься идиотом».

Еще раз попытался Георгий Николаевич отговорить Лелю, убедить не ехать с ним. Надо хоть раз в году расставаться, говорил он, хоть месяц пожить врозь, в одиночку, она сама же смеялась над супругами, которые всегда и всюду ходят и ездят вместе, нервы его устали, наконец он удивлен, разве она не поедет в этом году к маме под Киев, как всегда: бабушка так ждет встречи с внуками.

На все это Леля ответила просто: «Я знаю, у тебя есть другая женщина». От неожиданности Георгий Николаевич оцепенел, даже не стал возражать. Скажи Леля сейчас: «Выбирай, с кем же ты хочешь быть, решай и кончай эту двойную жизнь», — она, вероятно, одержала бы скорую победу. Может, перестрадав, он потом радовался бы исходу. Но Леле пришли на ум совсем другие слова, и, отказавшись от благородного пути, она пошла вытоптанной тропой: стала угрожать разоблачениями на работе, общественным мнением, месткомом, парткомом, и прочее, и прочее. Пустила в ход весь мещанский набор, заготовленный для реставрации треснувшего семейного очага.

А он будто только и ждал Лелиного неверного шага, чтобы очнуться и ринуться в бой: откуда она взяла? что за глупости? почему она верит каким-то наветам, клевете? он догадывается, кто автор пошлой анонимки, он его прижмет, этого негодяя, и так далее, и «тэ дэ и тэ пэ». Опять же все по сценарию самого пошлейшего толка.

Заварился скандал, какого никогда не случалось: попреки, упреки, крики, переборка проступков, все в два голоса, не дослушивая, не нуждаясь знать, желая уколоть, обидеть.

Надо было ему, виновному, взять себя в руки, взять ее за руку, успокоить, признать ее правоту, повиниться, молить о мире. Он этого не сделал. Он с грохотом сдернул с антресолей чемодан, оторвав при этом ручку, швырнул в него кое-какие вещи, бросил на стол половину полученной зарплаты и, хлопнув дверью, поволок чемодан — косо, за ремень, на вокзал, оставив жену думать, что ей угодно.

Злая сила тащила Георгия Николаевича, будто лента эскалатора, с которого ни назад, ни в сторону — только вперед, из дому, из Москвы, спасаясь от разговоров, раздоров — вон, вон!

Так он попал на вокзал, купил случайный билет, узнал, что до поезда два часа, и вдруг поехал к Але, потащил чемодан, в камеру хранения была очередь. Не надо было ехать: вместо серьезного разговора, мирного прощания, получился глупейший фарс.

Аля открыла ему, придерживая рукой распущенные льняные волосы, мягкие, душистые, он так любил зарываться в них лицом. На ней была прелестная сиреневая рубашечка с кружевом, он не помнил у нее такую. Она отстранилась отчужденно, сказала, что одевается идти в театр. Почему он с чемоданом? «Уезжает, зашел проститься, объяснить…» Аля вспыхнула и спросила, где его ждет жена, не внизу ли? Георгий Николаевич не успел сказать: он едет один, ему надо побыть одному…

Она сказала о Леле обидно, грубо, он обозлился, и разговор закрутился, как мяч, пинаемый со всех сторон.

«С кем она идет в театр?» «Ясно, что не с ним, раз он уезжает». «Но с кем? С кем? Он требует…» «Он ничего не смеет требовать, вот еще…» «Если он только узнает, что она тут, без него…» «…Разве она не свободный человек, даже смешно, и вообще, хватит…» «…Хватит? Чего — хватит?» «Всего хватит, пора выйти замуж, иметь семью…»

Он не дал ей договорить, схватил, сдавил, потащил на руках в комнату. Она брыкалась, толкала его в грудь, крикнула: «Пусти меня сейчас же, ты пьян!» Это было обидно: она не замечала, что он несчастен, растерян. «Пьян!» Он отпустил ее, больно стиснув предплечья, прошипел: «Я тебя убью, если узнаю…» А она вдруг показала язык, засмеялась: «Успокойся, ты никогда ничего не узнаешь». Злая, задорная, чертовски соблазнительная… Стиснув зубы, он схватил чемодан за ремень, потащил — до поезда оставалось сорок минут.

Он был расстроен, все зависело от случая, от других, от пустяковой случайности, мелочи, только не от него.