АЛЕКСАНДР РЕКЕМЧУК - ПИР В ОДЕССЕ ПОСЛЕ ХОЛЕРЫ

Он улыбался сочувственно, но после третьей рюмки по его небритой щеке вдруг поползла слеза.

— Гапуги! — сказал он. — Гапуги...

Я даже не сразу понял, что он имеет в виду. Ведь проживя полжизни на родине мирового пролетариата, он научился довольно чисто, без акцента, изъясняться по-русски.

Ах, так вот оно что! Он хотел сказать «хапуги», но произнес начальный звук с привычным для него украинским «гаканьем», и получилось очень смешно: «гапуги».

Между прочим, плакать от водки он научился не у нас, а в Испании.

«Скудный материк» я начал писать еще в Ухте, а дописал уже в столице.

Понес рукопись на Тверской бульвар, где в литинститутском флигеле обреталась редакция журнала «Знамя». Этот путь был для меня счастливым: в «Знамени» печатались мои ранние повести «Время летних отпусков», «Молодо-зелено», «Товарищ Ганс». Публикацией удача не исчерпывалась. Внимание критики, миллионные тиражи «Роман-газеты», дебюты на «Мосфильме» — за всем этим, я знал, стояло «Знамя», за всем этим было всемогущество его тогдашнего главного редактора Вадима Михайловича Кожевникова.

И он же, возвращая мне отклоненную рукопись, сказал доверительно, с улыбкой:

— Старик, с этой вещью вам будет всюду от ворот поворот. Вас будут бить и справа, и слева. И те, и эти.

Он как в воду глядел.

Вообще, что бы о нем ни говорили, а был он мудрец — и в житейском смысле, и в знании аппаратных игр.

В «Новом мире», прочтя роман, сказали: «Знаете, у нас и без этого проблем хватает...»

Главный редактор «Октября» Всеволод Кочетов написал мне пугающе ласковое письмо: «...помятуя Ваше «Молодо-зелено», я все-таки роман «Скудный материк» прочитал. Увы, мой друг...»

Какие еще были тогда журналы? Да те же, что и нынче.

Совершенно неожиданно роман понравился Евгению Поповкину, возглавлявшему журнал «Москва». Он распорядился поставить его в ближайший номер, а следом предполагалось опубликовать повесть Владимира Тендрякова «Кончина», о колхозной деревне.

Главлит, выполнявший функции цензуры, снял обе вещи.

Нет, не так — и этот механизм не должно забывать! — сам Главлит ничего не снимал, он докладывал о своих возражениях Отделу пропаганды ЦК КПСС. Однако на сей раз отлаженный механизм не сработал: в верхах знали о том, что Поповкин лежит в больнице, что он совсем плох — и ему не решились нанести удар...

«Скудный материк» был напечатан в феврале 1968 года, а в марте появилась «Кончина».

Мир не перевернулся. Советская власть устояла. Поповкин тихо умер.

В газетах промелькнули анемичные рецензии на мой роман, вокруг да около. В «Огоньке» появилась сугубо научная статья, которую я уже упоминал: да, всё правда, так и было. Владимир Монахов на «Мосфильме» (я к той поре уже не работал на студии) загорелся идеей экранизировать «Скудный материк» с Сергеем Бондарчуком в главной роли — о, как бы он это сыграл! — но им обоим объяснили, что есть и другие темы.

По зарубежным «голосам» прочли с выражением несколько глав из «Скудного материка». Лондонская «Морнинг Стар» напечатала статью Питера Темпеста «Удар для тех, кто оправдывает злодеяния Сталина».

Больше ничего. Ни стуку, ни грюку.

Впору было размышлять на досуге о причинах творческой неудачи.

Да, я написал роман о людях, которые отбывали сроки в северных лагерях, а потом, после реабилитации, остались работать и доживать свой век в печорских тундрах.

Сенсации тут не было: об этих несчастных сидельцах к той поре было уже столько понаписано, что сам Александр Исаевич Солженицын язвил в своем «Архипелаге» — вот я как раз читаю это место:

«...А поток 37-го года подхватил и понёс на Архипелаг также и людей с положением, людей с партийным прошлым, людей с образованием, да вокруг них много пораненных осталось в городах, и сколькие с пером! — и все теперь вместе пишут, говорят, вспоминают: тридцать седьмой! Волга народного горя!»

Всё так.

Тем более, что у меня эти бывшие зэки, выйдя на волю, не только взялись писать книги, но еще и строили в тайге города, бурили скважины, открывали нефтяные месторождения — ну, весь этот тухлый набор социалистического реализма!

Ни в тексте, ни в подтексте «Скудного материка», при всем желании, нельзя было найти того, что так доходчиво втолковывал мне мой войвожский знакомец и коллега: что в тысяча девятьсот мохнатом году не следовало жалеть нагаек, что всех коммуняк надо вешать на фонарях, что с Софьей Власьевной пора кончать.

Ничего этого у меня не было. Я был не так воспитан.