Петр Капица - Ревущие сороковые

Старик спросил это и, выждав некоторое время, сам ответил:

— Нигде! На то воля господня. С пеленок привыкает норвежец к морю, потому что наша земля плохо родит хлеб. С десяти лет норвежец плавает по морям, бороздит их вдоль и поперек, годами не видит суши. У нас сейчас столько кораблей, что, разразись опять всемирный потоп, мы смогли бы весь наш народ погрузить на свои суда и переправить в любое место. Кто еще может этим похвастаться? Британия, мнящая себя владычицей морей? Нет! Когда британцам нужны китобои, они обращаются к нам. А почему? Потому что со времен викингов норвежец, уходя в море, запасался терпением и отвагой на долгое время. Он не гонялся за опасностями. Упаси бог! Храбрость ему нужна была как солонина, сухари и пресная вода. Поэтому на двух третях земного шара, где разверзнуты хляби морские, он чувствовал себя как дома. Но даже такой моряк, который начинает плавать с церковной купели, не сразу становится гарпунером. Года два он смазывает амортизационную систему и блоки, столько же стоит то рулевым, то марсовым матросом, потом познает премудрости стрельбы, штурманское дело и поиск китов. В общем, учится не менее десяти лет. А вы, русские, ведь не считаете себя прирожденными моряками? Не так ли?

— Выходит, нам придется учиться больше десяти лет, — с грустью заключил один из слушателей.

— Выходит, — вздохнул Ула Ростад. — На то воля божья.

— Ну а если мы в бога не верим и по-большевистски возьмемся? — спросил демобилизованный комендор Трефолев.

— Я не знаю, что такое «по-большевистски», но без веры в бога и через двадцать лет хорошим гарпунером не станешь.

— Так вы что же — советуете нашему брату не браться за это дело?

— Зачем? Мы недурно проведем с вами время, — заверил норвежец. — Вы узнаете от меня такое, чего ни в каких книгах не отыщете. К тому же, у нас договор. Мы, норвежцы, никогда не нарушали своего слова. А все остальное будет зависеть от ваших способностей и милости божьей. Не гневите всевышнего.

После такого предупреждения моряки, записавшиеся в школу гарпунеров, кинулись, конечно, выражать свое недовольство в партийный комитет флотилии.

— Что же вы нам какого-то церковного мракобеса в учителя поставили? Да он двадцать лет учить будет, лишь бы валюта шла. Зачем же нам его молитвы? Неужто посознательнее не нашли?

Простецкий на вид, сухощавый и невысокий Михаил Демьянович Куренков, который на флотилии был первым заместителем капитан-директора и секретарем парткома, собрал возмущенных в Красном уголке и потребовал:

— Успокойтесь, товарищи! Я понимаю ваше волнение, но говорю: терпение! Других гарпунеров пока не предвидится. Приспосабливайтесь к таким, какие есть. Что вы от Ростада хотите? Он почти шестьдесят лет на капиталистов работал. Ему ничто даром не доставалось. Разве только дед да отец секреты раскрывали. А у других он все хитростью да подглядом исподтишка выведывал. Неужели он перед вами раскроется и все на блюде преподнесет? Да никогда! У него своя психология, он по крупице будет выдавать свои знания, чтобы побольше денег у нас получить и обеспечить себе старость. Но он, товарищи, сорок лет на китов ходит. Профессор китобойного дела. Нам надо не крик поднимать, а вопросами донимать, вытягивать из него все, что удастся.

— Сколько же на эту канитель времени уйдет?

— Не знаю. Обнадеживать не буду.

После такого объяснения у многих энтузиазм поостыл. Стали задумываться: а стоит ли убивать годы на китобойное дело? Если запастись терпением, то за пять лет можно высшее мореходное училище закончить, капитаном дальнего плавания сделаться. А гарпунер — специальность узкая. Вдруг всех китов перебьют, чем будешь заниматься? За салакой с гарпуном охотиться? Не верней ли будет за рейс освоить иную специальность?

В общем, энтузиастов в списке осталось немного. Больше всего учеников оказалось на «Пингвине». Руководство решило объявить наше судно учебным и перевести на него Улу Ро-стада.

Как решили, так и сделали. Ула Ростад поселился на «Пингвине», в каюте, расположенной рядом с капитанской. Своего помощника, Эрика Меллеби, он отправил жить в матросский кубрик и держал его в строгости. Каждое утро юноша должен был будить старика, убирать каюту, чистить ему обувь и одежду, приносить из камбуза еду и мыть посуду.

При встречах со стариком Эрик срывал с головы шапку и почтительно кланялся. Он держался как слуга, хотя числился помощником гарпунера. Нашим матросам, если они пытались ему что-либо объяснять, он отвечал одним норвежским словом «каньскье», что означало «возможно», и ни в какие разговоры не вдавался.