Михаил Бубеннов - Орлиная степь

— Да, все вспомнится! — принялась мечтательно рассуждать Анька, так и не дождавшись ответа от занятого едой Леонида. — Вот как заколышется по степи пшеница, тогда и вспомнишь весну и поглядишь себе на руки… — Она заботливо пододвинула к Леониду кусок хлеба и продолжала:.— Ты знаешь, вся бригада рада-радешенька, что будем в совхозе… До полночи об этом только и разговору! Насилу спать улеглись. Да, хорошее здесь место для поселка. Простор! Воздух какой! И земля вокруг, рядом… Да тут, если застроиться как следует, не поселок будет — одна красота! Говорят еще, если кто не желает жить в совхозных домах, — строй себе домик отдельно! Вот бы, слушай, домик, а? Малюсенький, чистенький, весь в зелени! — Анька вдруг жалобно вздохнула и закончила с тоской: — Да, пожениться бы, черт возьми, с хорошим парнем! Работящим да сердечным, как ты…

— Опять? — не поднимая головы от миски, спросил Леонид тихонько.

— Что ты, Леня, золотце, и не думаю! Боже упаси! — с испугом отвечала Анька. — Если хочешь знать, мне и так стыдно… Разошлась дура! Давай завлекать! Не веришь, что стыдно? Ей-богу, стыдно! Даже удивляюсь, что со мной стало. Как отбило! Ну, а помечтать-то о хорошем парне разве я не могу? Я ведь сама не из плохих. Я тоже работящая, да и сердце имею… Мы бы, знаешь, как с хорошим парнем зажили! Ой, и не спрашивай! — Она помолчала некоторое время, а потом добавила полушепотом, с горечью. — Истосковалась я по семейной жизни…

Леонид на минуту оторвался от миски, серьезно поглядел на Ань. ку, сказал с участием:

— Вон Черных, чем не парень?

— Парень-то он хороший, да очень строгий, — ответила Анька. — Не простит он мне…

— Добейся, чтобы простил! От вздоха у Аньки высоко поднялась пышная грудь.

— Ты ешь, ешь, — заговорила она после минуты раздумья, подкладывая Леониду новый кусок хлеба. — Ты давно не гляделся в зеркало? Поглядись! Страшный ты стал: худой, небритый, одни глаза…

— Не причитай! — одернул ее Леонид.

— А дотошный ты, дьявол, просто удивленье меня берет, — заговорила Анька вскоре, увидев, что Леонид закончил завтрак. — Будто ты уже лет сто прожил на белом свете! Ведь вот ты сразу же догадался, что я не зря пришла…

— Что ж молчала так долго? — спросил Леонид, не веря, что у Аньки может быть к нему какое-то важное дело.

— Хотела, чтобы ты сперва позавтракал.

— Стало быть, серьезное дело?

— Ой, Леня, такое серьезное, что и не знаю, с чего начать! — Сунув руку за вырез кофты, Анька вытащила оттуда несколько отдельно свернутых вчетверо телеграфных бланков. — На вот, читай!

Перебирая в руках телеграммы, Леонид с внезапным смутным чувством тревоги осведомился:

— Все от Дерябы?

Кивнув головой, Анька ответила:

— Чуть не каждый день получаю. — Слыхал. А зачем мне даешь?

— А ты читай, читай! Светло ведь. Там ничего особого — все про любовь. — Хвастаешься?

— Какое уж тут хвастовство!

— Но я не пойму, зачем мне читать про вашу любовь? — удивился Леонид. — Подумаешь, роман!

Анька нахмурилась и промолвила недовольным голосом:

— Зря я тебя сейчас похвалила!

— Но что же в них, з этих телеграммах?

— Здесь не его слова, — медленно и строго ответила Анька.

Леонид стиснул в руках бланки и разом прижал их к своей груди.

— Как не его? — крикнул он вдруг сорвавшимся голосом — А чьи же?

— Не знаю чьи, а только не его.

— Ты хочешь сказать, что это не Деряба шлет тебе телеграммы?

— Да.

— Так кто же?

— Не знаю.

— А Деряба? По-твоему, он не в Москве? Где же он?

— Он здесь.

— Где здесь? Где? Где?

— Не кричи ты, дурной! — прикрикнула Анька и оглянулась по сторонам. — Я не знаю где, но я догадываюсь…

— Анька, умница ты! Анька! Анька! — весь горя и дрожа, приглушенно выкрикивал Леонид, хватая Аньку за руки. — А ты знаешь, у меня ведь тоже были такие мысли. Ой, думаю, здесь, здесь он! Да вот все слышу, — получаешь телеграммы. Значит, думаю, ошибся. Ну, Анька, целовать тебя или нет?

— Не надо.

— И ты думаешь, это он… убил Костю?

— Да.

Агрегат Тимофея Репки уже приближался к краю пахоты. Леонид бросился к трактору и, едва Репка остановился, сам рванул дверь кабины.

— Слушай, Тимофей, ты очень устал? Сможешь еще поработать?

Через минуту Леонид шагал на стан так широко, что Анька, стараясь поспеть за ним, то и дело принималась бежать.

Солнце уже скрылось за гребнем высокого метельчатого камыша. Днем над северным побережьем Бакланьего одиноко, с мягким шелестом проносились кряковые селезни, безуспешно разыскивая своих подруг, схоронившихся в дебрях лабз, в своих гнездах, да низко над камышовой глухоманью, ловко планируя, проплывали зоркбглазые болотные луни. И только непоседливые камышевки надоедливо сновали в сухих зарослях вокруг полянки, будто без конца рассматривая Дерябу и Хаярова, которые лежали здесь на изъеденных молью кошмах. А вот теперь, едва завечерело, всюду полезли с лабз на воду покормиться засидевшиеся на яйцах утки: они всюду булькали, плескались, осторожно подавали голоса. Первым поднялся с кошмы Хаяров.