Никишин стоит в рубке и постукивает ногой об ногу. Руки его засунуты в карманы шинели, плечи приподняты. Хочется поднять воротник, но Никишин сдерживается: Копылову, который с утра торчит у пулемета, и вовсе тошно.
Фронт уже близко. Орудия бьют с обоих берегов, и снаряды, противно воя, то и дело проносятся над катером. А он, то взбираясь на льдины, то зарываясь в них, идет вперед. Его борта покрыты глубокими царапинами: осенний лед крепок, упрям, сдаваться не хочет. Того и гляди, прорежет тонкую обшивку.
«Сало» идет гуще. Оно временами так сжимает катер, что он почти останавливается. Это страшно нервирует. Еще затрет, чего доброго, и протащит через фронт прямо в лапы фашистам, под залпы их пушек. Никишин то и дело выходит из рубки, всматривается в левый берег. Где-то здесь должен быть штаб дивизиона Норкина.
Снежный заряд обрушивается на катер неожиданно. Белая пелена вдруг закрыла правый берег, наползла на нос катера, и мокрые хлопья снега залепили смотровое стекло.
— Ориентиров не вижу, — доложил рулевой. Никишин открыл дверь, хотел выйти, но кто-то из матросов уже протирал стекло.
В полной темноте нашли штаб дивизиона Норкина. Тральщик подошел к берегу, и Никишина сразу засыпали вопросами:
— Что привез?
— Когда раненых грузить?
— Где комдив? — в свою очередь спросил и Никишин.
— В штабной землянке. Как на обрыв подымешься, сразу направо.
Никишин спрыгнул на землю и, неуклюже переваливаясь, направился на розыск штаба. Но искать его не пришлось: тропинка, протоптанная в снегу, обрывалась у штабной землянки. Никишин толкнул дверь, шагнул вперед и замер у порога. Только грубый окрик: «А дверь за тобой кто закрывать будет?» — вывел его из столбняка. Да и было чему удивляться. Посреди землянки Норкин почти кулаками отбивался от матросов, которые сдирали с него обледеневшую одежду. Рядом с Норкиным суетился Чернышев. Против обыкновения, в его действиях не замечалось робости. Он так же бесцеремонно, как и матросы, покрикивал на комдива.
Сначала Никишин ничего не мог понять в этой сутолоке, но потом догадался. Оказывается, Норкина недавно вытащили из воды, заставляют переодеться, а он все рвется к микрофону радиостанции, чтобы отчитать за что-то Гридина.
— А ну! — вдруг выкрикнул Чернышев. Два матроса сорвали с Норкина мокрую тельняшку, а третий набросил ему на голову свитер. Михаил Федорович обрушил на них поток брани, одним рывком натянул свитер на себя и крикнул:
— Кому сказано — не мешать?!
— Теперь валенки! — невозмутимо командовал Чернышев, и, как по мановению волшебного жезла, на ногах Норкина оказались валенки.
— Оставите вы меня в покое или нет? — взревел Норкин.
— Еще кружечку выпейте.
Норкин залпом осушил вместительную кружку водки, придержал дыхание, поморщился и уже спокойнее спросил у радиста:
— Связался с Гридиным?
— Готово, товарищ капитан третьего ранга. Норкин выхватил у него микрофон и закричал:
— Гридин, Гридин!.. Какого дьявола ты там мудришь? Я требую от тебя конкретной обстановки, а ты мне шлешь обтекаемую фразу!
Гридин, должно быть, начал говорить, оправдываться, так как Норкин замолчал и лишь сопел, зло глядя на микрофон, — Я тебе, когда вернешься, голову оторву! — наконец отрывисто бросил он, выпрямился и тут увидел Никишина — Пришел? Все в порядке? Где Чигарев?
— Комдив болен, — ответил Никишин, вытягиваясь. — Который день лежит.
Норкин поморщился. Жалко Чигарева. Сырая осень, резкая смена температуры в кубрике — все это доканало Володю. Слег окончательно. Нет, видно, не командовать дивизионом с таким здоровьем.
— А я прибыл, все в порядке.
— Немедленно сниматься. Сам с тобой пойду.
Темно. Почти не видно узких разводий между льдинами. Катер фактически идет на ощупь. Впереди — кажется, за следующим поворотом реки — отрывисто лают пушки бронекатеров. Стреляют редко, будто огрызаются.
— А у меня, Саша, Ястребкова убило, — неожиданно говорит Норкин. — Понимаешь, прямое попадание, взрыв боезапаса — и нет катера!.. Меня в воду сбросило… Пошел прикурить на камбуз, а он в это время и влепил…
Никишин не отвечает. Соболезнование не поможет. Да и непонятно, удивляется или радуется комдив, что именно в это время ушел прикуривать.
— А Лешенька-то мой тоже отчудил! — перескакивает Норкин на другой волнующий его вопрос. — Я у него запрашиваю по рации как дела, а он отвечает: «Деремся по-гвардейски!» Каково, а? Догадывайся комдив сам, то ли он погибает, то ли побеждает по-гвардейски!
Читать дальше