Всеволод Кочетов - Секретарь обкома

— Увы! — ответил он. — Все пошло прахом. Их от нее теперь уже не оторвешь.

София Павловна сказала Юлии:

— Я поиграю. Ты поди потанцуй.

Юлия танцевала с Черногусом. Черногус рассказывал ей, что у него много интересных книг, в которых. Юлия сможет почерпнуть немало такого, которое ей ещё неизвестно. История театра, например. Знает ли Юлия, что декорации придумал и применил… Да, да, она, Юлия, знает: их придумал и первым применил Софокл в Афинах. Это элементарно. Но все равно, она с удовольствием воспользуется его библиотекой. Спасибо. Она непременно его навестит на днях.

Танцевал с ней, припрыгивая и дурачась, топчась как попало, Суходолов. Затем она сама пригласила Владычина. Владычин танцевать умел. Ходил спокойно и красиво.

— Уж не балетную ли школу вы окончили? — спросила Юлия. — Что-то подозрительно хорошо водите.

— Да, заочную, — ответил он серьезно. — Полный курс: танцы западные, бальные, народные и кое-что из этнографических. Сейчас, в порядке повышения квалификации, осваиваю рок-н-ролл и хула-хуп. Буги-вуги уже этап пройденный.

В том, как он шутил, было похожее на манеру Василия Антоновича шутить: очень серьезно, без улыбки, доверительно.

— Вот вы какой! А мне казалось, что партийный работник непременно должен быть сухарем, что только по степени сухости его и избирают на партийные должности.

— А разве Василий Антонович сухарь?

— А что вы думаете! Конечно.

Сказав, что ей жарко, что она устала, Юлия взяла Владычина за руку и увела в кабинет. Там они сели на диван, и она спросила, почему он один, почему не привел жену.

— У меня ее нет, Юлия Павловна. — Еще короче, чем в беседе с Василием Антоновичем, Вла-дычин повторил Юлии свою историю. Юлия кивала головой.

Вошла София Павловна:

— Нас не так много, чтобы потеря двоих не отразилась за столом. Юленька, мы должны обеспечить общество чаем.

Юлия поднялась, недовольная.

— Чай, чай! — заворчала она. — Мещанская привычка. А люди, может быть, ещё водки хотят. Вы хотите водки, Игорь Владимирович?

— Нет, Юлия Павловна, не хочу. София Павловна права — лучше бы чаю.

— А если со мной, по рюмке, а?

— Юля! — с укоризной сказала София Павловна.

— Нет, Юлия Павловна, нет, — повторил Владычин.

— Ваша воля. — Юлия усмехнулась, повела плечом. — Может быть, кефиру принести из холодильника?

— Юля!

— Софочка, не воспитывай меня хотя бы при посторонних. — Юлия ушла в свою комнату и больше не появилась, как София Павловна ее ни упрашивала.

Василий Антонович сказал, неслышно для других:

— Соня, брось с ней возиться. Ничего же у тебя не получится. Истерия. Следствие неустроенной личной жизни. Как ты не понимаешь!

После чаю, после долгого курения и новых разговоров Владычин и Черногус собрались уходить. Они благодарили Софию Павловну, справлялись, чтб с Юлией Павловной. «А, голова разболелась? Очень жаль. Большой ей привет, самые лучшие пожелания».

Василий Антонович пошел провожать на улицу, до угла. Он долго смотрел им вслед. Черногус держал Владычина под руку и что-то горячо ему говорил. Они останавливались, и тогда Владычин брал Черногуса за лацканы его старомодного пиджака и, в свою очередь, что-то говорил, не менее горячо.

Суходолов предложил сыграть в карты. Василию Антоновичу играть не хотелось. К столу подсела София Павловна, которая считала, что если ты пригласил гостя, то его желания для тебя закон, ты обязан всеми средствами его занимать и развлекать. Суходоловы и она играли втроем. Василий Антонович лежал в кабинете на диване. Нет, думал Василий Антонович, Владычин по отношению к Николаю совершенно непримирим. И, конечно, он прав, да, прав. Николаю надо уходить, Николай должен освобождать место для другого, более энергичного, более современного. Теперь он хорош только за столом, хорош для совместных воспоминаний о минувшем, для лирики, а не для трудовой прозы. Как сам-то он этого не понимает, как не догадывается подать заявление, зачем ждет, чтобы ему сказали об этом другие?

Лето проходит всегда удручающе быстро. Думать о нем, готовиться к нему начинают с осени, когда полетят листья с деревьев, когда по голой земле, с которой собран урожай, ударят первые затяжные, холодные дожди. Люди смотрят сквозь мокрые стекла на улицу и думают: что ж, — октябрь, ноябрь, а там уже и зима, а в марте солнышко начнет пригревать. Проходят октябрь и ноябрь, — остается дотянуть до Нового года, а там… Ну ещё крещенские морозы, послабее — сретенские; ну февраль снегу подсыплет, зато март подберет! И вот так живет человек, день за днем ожидая этой благодатной поры — весны, а за нею и лета. Древние люди, наши диковатые предки, расставаясь с очередным уходящим летом, не на жизнь, а на смерть биясь с природой в глухие зимние месяцы, всегда боялись, а вдруг-де новая-то весна, новое лето и не придут. Всеми силами задабривали они своих деревянных и каменных богов, в страшные дни предвесеннего ожидания приносили им в жертву все лучшее, что удалось сохранить зимой. Но зато, когда боги, приняв жертвы, вняв мольбам человеческим, посылали на землю теплый весенний апрель, тут-то начинались великие гульбища в благодарность добрым богам: весна пришла, значит будет и лето!