Всеволод Кочетов - Секретарь обкома

Как ни вертелся Демешкин, Владычин, настойчиво заставляя его называть каждую цифру, прикидывал количество материалов, стоимость рабочей силы, оплату транспорта, с помощью которого подвозились материалы. Василий Антонович с интересом следил за этими подсчетами. Да, как ни приуменьшай расходы, дом обошелся приблизительно в сто восемьдесят тысяч рублей!

— Вы без малого миллионер, товарищ Демешкин! — воскликнул он, поражаясь. — Вы очень своеобразным путем вступаете в коммунизм: через развитие частной собственности. Заработали это все по способностям — способности у вас отличные. Живете по потребностям. А ну-ка покажите ваш партийный билет. Он у вас с собой?

— Он у меня в железный ящик запертый.

— В сейф, значит. Как у всякого порядочного предпринимателя у вас и сейф есть. Ну принесите свой партбилет.

Демешкин вышел.

— Грандиозно! — сказал Василий Антонович. — Это что же такое получается? Человек уже сейчас может открывать торговлю или заводишко небольшой купить? Правда, что он рабочий?

— Правда, — сказал один из белых дедов. — Мы любопытствовали на комбинате. Трубопроводчик.

Демешкин тем временем принес партбилет. Может быть, он думал, что расстается с ним навеки: когда подавал его Василию Антоновичу, руки у него дрожали.

Василий Антонович стал листать странички.

— Тысячу четыреста, тысячу шестьсот, — называл он месячные заработки Демешкина, с которых тот платил взносы в партию. Самая большая получка была в мае: две тысячи сто.

— Одну срочную работу выполняли. Аккордно, — пояснил Демешкин.

— Понятно, понятно. Я вот к чему об этом говорю. К тому, что сто восемьдесят тысяч с такой зарплаты не накопишь. Сколько вы в месяц могли откладывать? Ну примерно? Ну, допустим, пятьсот рублей. Больше уж вряд ли, а? Сколько же надо лет, чтобы накопить сто восемьдесят тысяч?

— Если в год откладывать по шесть тысяч, то есть по пятьсот рублей в месяц, то до ста восьмидесяти тысяч надо тянуть ровно тридцать лет, — сказал Владычин.

— Вот, товарищ Демешкин, тридцать лет! — Василий Антонович потряс указательным пальцем. — А вы за какую-нибудь пятилетку так здорово развернулись. Что-то вы от нас скрываете.

.— А старый-то дом я продал, — быстро сказал Демешкин. — Это вы в расчет не взяли. Старый-то. За что купил, за то и продал. Двадцать пять-то тысяч.

— Ну давайте четыре года скостим, — согласился Василий Антонович. — А все равно двадцать шесть лет ещё остаются. Двадцать шесть! Четверть века!

— Украл ты все, украл! — сказал другой белый дед, глядя прямо в глаза Демешкину. — Товарищ Денисов стесняется тебе сказать это. А я скажу. С жуликами связался. Один тебе машину краденого кирпича. Другой три машины краденых блоков. Третий железо прёт со стройки. Бревна. За гривенник на рубль покупал. Левачи краденое по дешевке спускают, абы сбыть. Моя бы воля, и часу тебя в партии не было. Какой ты партиец? Ты ведь, если правильно тебя назвать, жулик и мошенник. Разложенец ты.

— Не имеете права! — Демешкин поднялся, схватился за грудь. — Я рабочий класс! Я кровь на войне проливал! — Он выскочил, принес какую-то шкатулку, стал выбрасывать из нее на стол орден, медали, справки из госпиталей, приказы с благодарностями.

Да, это у него все было, было. Да, он был рабочим, орденоносцем и хранил в железном ящике партийный билет.

— Все равно ты кулак, — настаивал белый дед. — Кулачина.

— Кстати, — сказал Василий Антонович. — А как вам удается обрабатывать такой громадный сад и огород? У вас, кажется, даже тепличка есть, я заметил?

— Рассаду там выращиваем в весенние месяцы, — подтвердил Демешкин. — А как обрабатываем? Нас четверо, все здоровые.

— Но ведь и они, молодые-то ваши, где-нибудь работают. Или нет?

— Сын работает. Он по радиоделу. Приемники, телевизоры ремонтирует в мастерской. А сноха — дома.

— У нее что — дети?

— Детей ещё нет. Два года как поженились. Будут и дети. Как без них!

— Задумайтесь, товарищ Демешкин, над своей жизнью, над тем, какую линию вы себе избрали, — сказал Василий Антонович на прощание. — А то и из партии можете выпасть и вообще из общества.

— Посадите, что ли? — с вызовом спросил Демешкин.

— Сами, дорогой мой, изолируетесь от людей. Замкнетесь в этих восьми комнатах, за своим забором. Вокруг коммунизм люди строят. А вы свой частнособственнический мирок куете. Товарищу Черногусу не мешало бы ваше хозяйство взять на учет как филиал исторического музея: смотрите, мол, товарищи, вот вам живой обломок прошлого. Так-то, многоуважаемый! Желаю здравствовать и как следует поразмыслить.