Иван Щеголихин - Снега метельные

В заброшенном морге вкрутили лампочку. Было хо­лодно, мерзли руки. Хирург, натянув две пары толстых резиновых перчаток, делал вскрытие. Голый окоченев­ший труп лежал на голых досках. Черные волосы запек­лись кровью, высокие брови застыли в недоумении. Сей­час Суббота напомнил Жене сына Тараса Бульбы Андрия. И некому было пожалеть его... Хотя теперь-то его пожалеет каждый.

Николаев перебрал письма. Последним лежал конверт без обратного адреса. Николаев поморщился,— похоже, анонимка. Но крупный, непорочно-школьный почерк вызывал доверие. Николаев надорвал конверт, вынул лист­ки, нашел в конце подпись «Соня Соколова». Листки вдобавок пахли духами, каким-то цветком, кажется, ландышем.

«Теперь я знаю, в вашей воле меня презреньем наказать...— начал читать Николаев.—Если вы когда-нибудь мечтали спасти человека от гибели, а кто об этом не мечтает, то ваша мечта сбылась.

Вы меня наверняка позабыли, с того дня у вас было много более важных дел. Но я вас помню всегда. Сначала помнила из чувства благодарности, потом благодарность переросла в надежду на то, что моя судьба и впредь бу­дет связана с вами, но скоро я поняла, что надежда моя может перерасти в отчаяние, именно потому, что я для вас ничего не значу. Это мое письмо-признание нисколь­ко меня не унижает, ведь я ничего не требую от вас, не домогаюсь взаимности, просто сообщаю, что вас помнят, о вас думают...

Вы знаете, наверное, что сегодня распростился с жизнью тот самый человек, из-за которого мне пришлось перенести столько страданий. Как жил, так и умер. Мне кажется, что он совсем не жил, а только бежал — от меня, от другой девушки, от своей работы, от всякой трудности, и получилось, в конце концов, что бежал от жизни, все свои молодые годы стремился к гибели, торопился не в ту сторону и наконец добрался до своего закономерного фи­ниша. А вы берете на себя любую трудность, большую и малую, поэтому вы будете жить долго, на земле плюс еще и в памяти.

Вы похожи на моих любимых героев из книг. Я все знаю о вас, вернее, многое знаю. Вам тридцать два года, вы родились в деревне, окончили с отличием Сельскохо­зяйственный институт в Омске, работали агрономом. Только вот не знаю, любили ли вы кого-нибудь. Вы скрытный и замкнутый, хотя и работаете все время с людьми. Мне кажется, нет, не любили, а жаль, что у вас нет личной жизни.

Я знаю о ваших делах, слушаю ваши выступления, иногда бываю совсем близко возле вас, но так незаметно, что вы не успеваете со мной даже поздороваться.

Теперь я сообщу вам такой факт, который вы може­те расценивать, как вам захочется. Я поменяла свою ком­натку на другую и сейчас моя дверь, представьте себе, прямо напротив вашей. От угла моей комнаты вы делае­те тридцать два шага до своей двери, если вы в хорошем настроении, и двадцать восемь, если в плохом. По вашим шагам я знаю, что в плохом настроении вы решительны, готовы бороться, шагаете шире и стремительней. Когда вам грустно, вы идете неслышно, словно боитесь рас­плескать свое настроение, и я тогда сбиваюсь со счета...

Я убеждена, что человеку без слабостей трудно жить. Я, может быть, неточно выражаюсь, но нельзя оставать­ся всю жизнь каменно сдержанным. Вам необходима своя личная жизнь, как мне кажется.

Теперь я... (дальше несколько строк были густо за­черкнуты, осталась одна фраза) «обезопасить себя от дальнейших осложнений». Соня Соколова».

Николаев осторожно сложил листки в конверт и под­пер кулаками голову. Вот тебе и анонимка.

«Еще одной заботой больше»,— подумал он, однако без всякой досады. И если по другим делам он старался сразу же принять какое-то решение, то здесь отодвинул, пусть все останется, как есть и развивается само собой, естественно. Пока он ничего не предпримет, но именно пока, а потом...

Потом зайдет как-нибудь в дверь напротив и скажет, что все правильно, личной жизни у него нет, поскольку он для нее, видимо, не созрел...

Вспомнился вдруг Грачев, настойчиво влез в созна­ние. Как он вошел к нему тогда поздней ночью, хмурый, потерянный, действительно каменно сдержанный, если не сказать окаменевший.

«Как у него дела сейчас? Надо бы зайти...»

Но он зашел к Николаеву по причине вполне опреде­ленной.

А теперь вот и Николаева потянуло к Грачеву. Не странно ли?

Похоже, ему навязывают личную жизнь, а у него, как ни крути, ее нет. И почему-то личная жизнь непре­менно связана с женщиной, с семьей. Видно, без всего этого ты еще не личность.

«Ладно, Соня Соколова, так уж и быть, «проявлю слабость...»