Иван Щеголихин - Снега метельные

Шофер молчал, слава Богу, не мешал ей злиться и нагнетать обиду. Хоть не болтун, не балаболка, и то хорошо.

— Вы, наверное, недавно здесь?— спросила Ирина.

— Где это здесь? На белом свете?

— В Камышном, я имею ввиду.

— Вместе приехали.

И глянул косо и свысока, будто осудил ее, по мень­шей мере. Заметив ее растерялась, Хлынов доба­вил вежливей:

— Я вас давно знаю, Ирина Михайловна.

— А я вас что-то не помню,— без всякого умысла про­говорила Ирина, не думая его обидеть, но все-таки намереваясь подержать его, на всякий случай, на расстоянии. «Шустрый какой, он меня давно знает!»

«Бог с тобой, Грачев, живи, как знаешь»,— твердила она, глядя на снег, на ветер перед машиной.

— Скоро приедем?

— Тише едешь — дальше будешь, — ответил Хлынов, и опять спохватился:— Извините, здесь дорогу не загадывают.

— Где это здесь, на белом свете?— поддела его Ирина.

...Роды оказались трудными и — счастливыми. Двойня. Оба мальчики. Курман Рахметов, молодой отец, ликовал:

— Я везучий, я могучий! Два всадника!

Громкоголосый, резвый, он уже вкото­рый раз бросался к Ирине целовать руку, сильно стискивал Сергея в объятиях.

— Братишка, я сильно боялся, думал, будет сорок семь! Страшно боялся!

Ирина смеялась, так много никогда не бывает,— сорок семь, с чего это он взял?

— Часто бывает,— возразил счастливый Курман.— Сорок семь — это девочка. Если сын родился, старые казахи говорят: всадник. Аесли дочь — сорок семь. Именно столько голов скота получают за выкуп невесты, калым, слыхали?

Курман служил на флоте вКалининграде, оттуда и привез свою жену, девятнадцатилетнюю белорусску Оксану, дивчину крепкую и здоровую. Ни в какую кон­сультацию она, конечно, не обращалась и не подозрева­ла, что будет двойня.

— Из Кустаная!— объявил Курман, поднимая над головой бутылку кагора.— Специально ездил. Для Ксаны и для моих всадников. На целине сухой закон, будем пить вино!

Ирина охотно согласилась выпить стакан вина, она устала и тоже поволновалась изрядно. Сергей отказался пить наотрез:

— Извини, братишка, я за рулем и не один.

Они удивительно быстро сошлись с Курманом, видимо, помогла флотская служба.

— Давайте имя дадим всадникам,— шумел Курман,— Думайте все!

Он не мог усидеть на месте, вскакивал, бежал к жене в соседнюю комнату, что-то ласково бубнил ей, быстро возвращался, вертелся на месте от неуемной радости.

— Имя, давайте два имени, товарищи, друзья, братишки.— Он поднял стакан дрожащей рукой.— Пусть одно имя будет русское, а другое казахское, мы так с Ксаной решили! Сергей, братишка, ты нам привез врача, без тебя могли умереть мои всадники. Ты прошел сквозь буран, как ледокол, прошел сквозь двенадцать баллов и привез нам спасение. В честь тебя, братишка, пусть один мой сын будет Сергеем!

— А второй — Курманом,— подсказала Ирина.— Красивое имя, звучное.

— Правильно!—воскликнул Курман.— Вы мудрая, как аксакал. Пусть будут Сергей и Курман — два бра­тишки!

Курман осушил свой стакан, сел и вдруг заплакал самым натуральным образом, ссутулился, пригнулся к столу, пряча мокрое лицо и содрогаясь сильными плечами.

— Замучился...— сквозь слезы объяснял он.— Думал, умру! Она стонет, кричит: ой-бой, ой-бой. Режет меня!.. Я уши затыкал, убегал, прибегал, весь поселок поднял... Не дай бог! На моих глазах Ксана умирает, а я — ни­чего!.. Ой, спасибо вам, дорогие, большой рахмет!

Он плакал оттого, что все так хорошо кончилось, и наступила разрядка...

Когда уезжали, Курман уложил на заднее сиденье мешок с провизией — вяленую баранью ляжку, колбасу из конины и обкатанный кусок желтого масла величиной со среднюю дыню.

Выехали под вечер. Ирине показалось, буран как будто пошел на убыль, значит, часа через два они будут дома. От сытного обеда и стакана вина, от благополуч­ного завершения поездки Ирина задремала...

Проснулась она от холода и первым делом стала рас­тирать занывшие коленки, видно, их прихватило моро­зом. Машина стояла, мотор работал, Хлынова рядом не было. Ирина приоткрыла дверцу и услышала, как Хлынов пыхтит возле заднего колеса, разгребая снег лопа­той. Похоже, они застряли. Ирина попыталась вы­лезть, но боль в коленках усадила ее обратно.

— Ну, скоро вы там?!— крикнула она с досадой.

Хлынов влез в машину, стукнул дверцей, снял шапку, вытер мокрый лоб. Уж не нарочно ли он застрял? Но ска­зать побоялась, Хлынов тяжело дышал, видно, сильно устал.

— Застряли, что ли?— недовольно спросила Ирина.