Иван Щеголихин - Снега метельные

Своим появлением на пороге Женя перепугала тетку Нюру чуть не до смерти. В комнате пахло луком, кислым теплом и еще каким-то неприятным острым запахом, возможно, самогонкой. Женя уже слышала, что тетка Нюра варит самогонку, особенно перед праздниками. Сбоку, в закутке с маленьким сумрачным оконцем Женя увидела целую гору пшеницы, наваленной почти до потол­ка и ничем не накрытой. Прямо-таки зернохранилище! На зерне, как на песке, лежал симпатичный белолобый теленок. Время от времени он взмахивал хвостом и, как водой, обдавал себя пшеничными брызгами. Женя, глядя на такую картину, не сдержала возгласа недоумения, удивления, а может быть, еще и восхищения — так ей понравился теленок. Тетка поняла ее по-своему и пояснила:

– Зерна-то пропадает, видимо-невидимо. Хоть на кусок хлеба запасти.

– Я бы не смогла так, – призналась Женя ни к селу ни к городу.

– Молодая да глупая, что с тебя взять!– в открытую дала ей оценку тетка. – Небось еще акт составишь?

Женя не обиделась. Старая, косная женщина, разве ее перевоспитаешь! К тому же, на самом деле, зерна про­падает много, да и не краденое же оно у тетки, в конце концов, летом тут все работали на уборке.

Они пошли на автобазу того самого Жакипова, у которого шофера только вчера «врылись в землю», как он говорил на митинге.

День стоял безветренный, накатанная снежная дорога глянцевито блестела, слепила глаза. Они прошли мимо двора «Заготзерна», мимо снежных пологих холмов. Над холмами, ясно различимый, вился в тихом, безветренном воздухе тонкий, кудреватый пар. Так горел хлеб, Женя уже знала. Возле крайнего холма с темным, освобожден­ным от снега склоном косо дыбился зернопогрузчик. С бегущей ленты транспортёра падала бурая струя. Пахло теплой прелью. Несколько рабочих деревянными лопатами ворошили пшеницу, бросали ее на ленту.

Женя и тетка Нюра подошли ближе. Тетка взяла горсть пшеницы, перекрестилась и плаксиво, постно, как на похоронах, сморщила лицо, – ей было жалко зерно. Женя сняла варежку и сунула руку в пшеницу. Зерно тяжело расступилось под ее рукой, и она ощутила утроб­ную, нездоровую теплоту, как бывает у больного с повышенной температурой.

По открытому полю, под хлестким ветром они добра­лись до автобазы. Прежде всего, требовалось обследовать бытовые условия, жилье, а потом уже и производствен­ную зону.

Шоферы жили в длинной землянке, сложенной из плотного, похожего на шлакобетон, дерна. По земляным ступенькам Женя с теткой спустились вниз, как в блин­даж, открыли дверь и шагнули внутрь. В комнате, если так можно было назвать помещение, стоял полумрак, едва светилось щелевидное оконце под самым потолком, едко пахло жженой резиной. У Жени запершило в горле, она откашлялась. За печью виднелись сплошные нары. Привыкнув к полумраку, Женя разглядела за дощатым столом с ножками крест-накрест черную фигуру парня без шапки. Лилово-черными руками парень держал алюми­ниевую кружку с чаем.

— Здравствуйте,— сказала Женя,

— Здрасс...

Собственно, можно было поворачивать обратно, все ясно с первого взгляда, не требовалось тут никакого обследования. Но служебный долг не позволял Жене уклониться от замечаний и пожеланий, тем более, что было с кем поговорить — со здешним, так сказать, жильцом.

Парень молча дул в кружку, прямо, нагловато глядя на вошедших.

— Что у вас тут?— неуверенно спросила Женя.— Бригада какая или... просто так?

— И так и эдак, как хочешь!— парень небрежно, раз­вязно улыбнулся.

— Ужасные условия, правда?—участливо продолжала Женя.— Сколько же здесь жильцов, должно быть, много?

— Живем без прописки, сосчитать трудно. Сегодня человек сорок ночевало, к примеру.

— Да-а?.. А как же вы разместились здесь?

— Штабелем. И еще место осталось.

Парень чистосердечно рассмеялся, не выдержав своей заносчивости и растерянного вида девушки. Тетка Нюра уже сидела за столом рядом с парнем, и руки держала в карманах. Испуг Жени подогревал желание парня по­балагурить, ее наивное сочувствие и веселило его и вы­зывало некую гордость оттого, что и он среди прочих может жить вот в таких удивительных, мягко говоря, условиях.

— Последний прибежал с мороза, зубами, как волк, клацает, уже в потемках, открыл дверь, а дальше уже и шагать некуда. Автоколонна как раз прибыла, по совхо­зам не успели разъехаться, и все сюда. Куда ни ступи, то рука, то нога, то голова. Так он, бедняга, еле-еле дверь прикрыл и притулился у косяка в обнимку с ней, со своей родимой, с подушкой из кабины. Так и клевал носом до утра.