Иван Шамякин - Криницы

— Будь мужчиной, Алексей! Он мотнул головой: «Нет!»

— Не любишь? Значит, любишь другую. Ведь так? — не отставал писатель.

Алёша разозлился. Что ему до этого? Зачем сует нос в чужую душу? Выложи ему, кого любишь, кого ненавидишь, а он завтра это в рассказ или — ещё хуже — в очерк. «Знаем мы вашего брата!» Однако надо же как-нибудь отвязаться от него. Алёша поднял голову и дерзко ответил:

— Люблю. А вам что до того? Писатель рассмеялся.

— Ничего. Я сам, брат, люблю, и мне приятно, что я не один такой на свете.

Под вечер к комбайну пришел Данила Платонович. Работал Алексей далеко от деревни, и его удивило появление старого учителя. Он даже растерялся и не знал, как ему быть — поздороваться прямо с мостика, не останавливая ком-байка, или остановиться? Если б Данила Платонович просто прогуливался по тропинке, Алексей, возможно, проехал бы мимо. Но учитель стоял на стерне, явно поджидая его. И Алексей остановил машину, соскочил и пошел ему навстречу, за несколько шагов снял свою замасленную кепку и, как и положено школьнику, тихо и уважительно поздоровался:

— Здравствуйте, Данила Платонович!

— Здравствуй, Алёша, добрый вечер! — Учитель взглянул на солнце и протянул руку.

Алексей смутился ещё больше: впервые здоровался так с ним Данила Платонович, к тему же учитель довольно крепко сжал его пальцы, долго не выпускал их и вниматель-но-вглядывался в лицо, как бы желая удостовериться, тот ли это Алёша Костянок, который ещё совсем недавно, года три-четыре назад, подложил под ножки стула учителя пистоны.

— Молодчина! — просто сказал Данила Платонович, переводя взгляд на комбайн и на поле. — А пшеничка — дрянь. Мохнач только хвастает.

— Шесть центнеров с гектара. Рожь была получше, — авторитетно заявил Алексей.

— Легко убирать такой хлеб, правда?

— Легко, — до наивности откровенно признался комбайнер.

— Та-ак. — Данила Платонович минуту молча осматривал машину, потом неожиданно спросил: — Ну, а про славу свою что ты думаешь?

— А ничего, — также просто и откровенно отвечал юноша, — Серьезно — ничего?

— А что ж!

— Ничего — это, конечно, не самое лучшее, однако лучше, чем задирать нос и считать себя пупом земли.

Алексея рассмешил «пуп земли», а Данила Платонович почему-то серьёзно сказал:

— До занятий, Алёша, осталось двадцать три дня.

Алёша не знал, что в этот вечер в райкоме два человека писали от его имени письмо-обращение ко всем комбайнерам области. Идея эта принадлежала Бородке. Он вызвал заведующего парткабинетом Воробьева и инструктора Шаповалова, подробно объяснил, что надо сделать.

— Написать, конечно, тепло, с чувством… Поделиться опытом работы, ухода за машиной. Само собой разумеется, отметить, какую помощь оказал комсомол, партийная организация…

Воробьев попробовал возразить:

— Пускай бы сам написал, парень девять классов окончил.

— Его дело — работать, — как всегда спокойно, но твердо возразил Бородка. — Писать — наша с вами обязанность. Завтра поедешь, Шаповалов, в Криницы, Костянок подпишет письмо.

Но письмо не было подписано.

Утро следующего дня выдалось безросное, и Алексей начал работу с восходом солнца. Сначала все шло как полагается, каждая часть машины гудела на свой, знакомый до последней нотки голос, весело пело сердце комбайнера.

Но часов в девять Петро крикнул:

— Лёша! По-моему, недомолот. Погляди.

Алексей остановил комбайн, проверил солому и мякину и увидел, что молотилка и в самом деле нечисто молотит, в колосьях остаются зерна пшеницы. Это показалось тем более странным, что пшеница была сухая и переспелая, вымолачивалась легко. Стали искать причину. Алёша отрегулировал зазоры между планками секций подбарабанья и бичами барабана — первое, что делается в таких случаях. Поработал несколько минут, проверил с Петром — снова недомолот. Более того, теперь в шуме молотилки появились какие-то незнакомые постукиванья. Алёша испугался и долго проверял, подтягивал, смазывал все, что ему казалось возможным. Увеличил число оборотов барабана. Попробовал работать на разных скоростях. Одним словом, проделал всё, чему учили его брат и книги по сельхозмашинам, которых за время учёбы Сергея набралась у них целая библиотека. Но ничто не помогало. Комбайн после всех этих регулировок стал работать ещё хуже. Алексей злился на свое невежество. «Ставишь рекорды, а машины не знаешь… Герой! И Сергея, как назло, нет».

Гордость не позволяла ему обратиться в МТС к кому-нибудь другому, кроме брата. Да и нет там лучшего механика, чем Сергей.