Илья Зверев - Второе апреля

Рая первый раз слышала про этот самый метод, да и фамилию с одного раза, наверное, не смогла бы запомнить. Но, главное, молодец девчонка, раскопала, разобралась, расписала все так толково. И ведь тоже «от себя», ее же Емченко не вызывал в райком, как когда-то Раю, после почина Ганны Ковердюк.

Потом на трибуну вылез какой-то хитрый малый с винзавода и стал полегоньку раскладывать совхозные порядочки, но так, что зал прямо лежал от хохота.

— Только к приезду начальства и расцветаем. Як хтось е — так всэ е, а як нэма никого, так нэма ничого.

А потом говорил речь Сальников — рабочком. Говорил как всегда, ничуть не хуже. Но почему-то тут вдруг не пожелали его слушать. Хотя раньше всегда терпели, и втрое длиннее речи терпели, и в пять раз.

— Мы недостаточно, товарищи, мобилизовали себя на уделение внимания задачам быта... — говорил Сальников. — Отдельные трудящиеся женились, товарищи, и просят жилья. И я, товарищи, совершенно замучился, объясняя таким товарищам...

— Ой-ой-ой, — сказала тетя Маня из президиума и прыснула в ладошку. — Ты ж моя сиротиночка...

— Не сбивайте меня, пожалуйста, — попросил Сальников, когда в зале отсмеялись. — В этих задачах есть вопросы, которые мы, товарищи, можем делать, например ссуды, а есть, которые не можем...

Тут вдруг посреди фразы все зааплодировали. И хлопали до тех пор, пока рабочком не собрал свои бумажки и не вернулся на свое место в президиум. Совсем все-таки не ушел. Видно, побоялся: вот так уйдешь из-за красного сукна — и не вернешься уже.

Потом что-то такое говорили механики. Рая уже почти не слушала. Она в самом начале записалась выступать и теперь вдруг почувствовала испуг. Будто не было до этого двухсот или, может, тысячи разных выступлений, и речей, и приветствий. В зале сидели свои люди, гапоновские, и вроде как был уговор — всем выступать «от себя» .

И Рая говорила от себя. И сильно горячилась. И раз десять повторяла по поводу разных безобразий:

— Куда, интересно знать, смотрит дирекция?

Так что в конце концов в зале стали смеяться и кричать Рае:

— Ладно... Ладно... А мы куда смотрим? Привыкли валить...

Ни к чему-такому Рая не привыкла, чтоб валить все на начальство, а самой ждать, когда прикажут. Но вот люди так кричали...

Кончила она свою речь и села ни жива ни мертва. Она даже не заметила, были ли аплодисменты.

После собрания к ней подошел Иван Якыч Кипрякевич, тощий прилизанный дядечка в розовом пиджаке и зеленых брюках. Он церемонно пожал ей руку обеими руками и сказал:

— То була, Раиса Грыгоровна, промова справжнього державного дияча!

Он сказал, значит, что Рая выступила, как настоящий государственный деятель. И еще он добавил, что в Буэнос-Айресе, в украинском клубе «Тарас Шевченко», справедливо рассказывали про советские порядки. Как выступают в Гапоновке «прости робитныки»! Как бледнеет от их речей «сам пан-товарищ дирэктор».

Конечно, Ивану Якычу, только что приехавшему черт те откуда, это все удивительно... Но нельзя сказать, что и в Гапоновке всегда так было...

И какой Рая деятель? Вот Катька Крысько, например, научные книжки читает. Про методы... А Рая не очень-то читает... И наверно, правильно было бы ей вместе с Петей поступить в ту областную школу... Но кто бы тогда, интересно знать, кормил детей?

...Петр закончил ученье в июле. В синей, дерматиновой книжечке с золотыми буквами «Диплом» было написано, что ему присваивается звание «Агроном-организатор». Это, конечно, не вполне агроном, но все-таки... И он пошел к директору — получать соответствующую должность...

Еще весной Федор Панфилыч вырвался-таки в агрономы. Новым директором совхоза был товарищ Никифоров, ленинградец, странный человек. Он каждый день до хрипоты лаялся с Раисой по разным виноградным вопросам. Он был скареда и выжига в разных хозяйственных делах. Но однажды Рая отдала лучших своих девочек — Майорову и Крысько — во вторую бригаду, завалившуюся с обрезкой, и он вдруг поцеловал ей руку. Хотя Раина рука совершенно для этого дела не годилась — она была черная, с землей, под ногтями, и шершавая, как драчовый напильник.

— Нет. — сказал директор Петру, — Я не могу вас использовать на руководящей работе.

Петр все понял. Ясно, враги его уже дали новому человеку информацию. Он сам всегда получал такую информацию, когда был руководителем. И конечно, теперь он не стал, грубить или намекать. Он просто спросил, какой у директора имеется на него конкретный компромат.