Аркадий Львов - Двор. Книга 1

Сам Иона Овсеич улыбался одними глазами и терпеливо ждал, пока люди придут в норму.

— Ну, — сказал он, — теперь, я вижу, вы пришли в норму и можно вас спросить: будем начинать или подождем?

Единства в этом вопросе не было: одни считали, что надо еще подождать, поскольку люди опаздывают не по злой воле, а другие, наоборот, что причина никакой роли здесь не играет — опоздал, значит, опоздал, — и требовали начинать. Однако тех, что стояли за отсрочку, было явное большинство, и Дегтярь во всеуслышание объявил их волю: ждать.

Начали ровно в восемь, в этот раз люди показали полное единодушие: Дегтярь провел голосование по всей форме, и кто хотел заявить претензии, мог заявить, но претензий ни у кого не было. Поступило предложение избрать рабочий президиум в количестве пяти человек: Малая, Хомицкий, Дина Варгафтик, доктор Ланда и Дегтярь. После каждой фамилии люди громко аплодировали, но когда Иона Овсеич назвал имя Дегтяря, аплодисменты стали еще громче, и многие отметили тот факт, что Дегтярь был упомянут последним, хотя по всем законам ему полагалось стоять впереди, самым первым.

Когда рабочий президиум занял свои места, поступило новое предложение: избрать почетный президиум в составе Политбюро ЦК ВКП/б/ во главе с товарищем Сталиным. Весь зал поднялся в едином порыве, стены сотрясались от мощных рукоплесканий, было впечатление, еще миг и рухнет потолок, но тут вскочил на скамью Ефим Граник, набрал полные легкие воздуха, напрягся, закричал нечеловеческим голосом: «Великому гению товарищу СТАЛИНУ ура!» — и зал грохнул с новой силой, ура накатывалось друг на друга, как морские волны, в какие-то моменты казалось, не хватает дыхания и люди захлебываются, однако делали новый рывок, и все повторялось сначала. Наконец утихли, товарищ Дегтярь попросил разрешения считать аплодисменты присутствующих за полное одобрение, зал ответил овацией, опять покатились друг на друга валы громового ура, но в этот раз, хотя сила была прежняя, по времени было короче: люди дали полную волю своим чувствам, теперь можно было передохнуть.

Иона Овсеич вынул из карманчика под поясом часы, положил на стол, объявил решение рабочего президиума выдвинуть председателем собрания Малую, Клаву Ивановну, которая тут же, чтобы не терять дальше времени, поднялась и предоставила слово для доклада товарищу Дегтярю, Ионе Овсеичу.

Иона Овсеич внимательно посмотрел каждому в глаза, чуть откинул назад голову и сообщил, что Чрезвычайный Восьмой съезд Советов, который собрался в городе Москве, начиная с двадцать пятого ноября текущего года, на своем вечернем заседании пятого декабря сего же года постатейным голосованием единодушно утвердил новую Конституцию и постановил считать 5 декабря всенародным праздником, а также провести ближайшие выборы советских органов по новой избирательной системе.

Сообщение не содержало в себе ничего нового, но здесь, когда собрались вместе, оно прозвучало со свежей силой, люди поднялись, все как один, и так, стоя, аплодировали. Рабочий президиум тоже хлопал стоя, вытянув до отказа руки, со стороны было впечатление, что президиум приветствует людей, которые в зале, а те отвечают ему с удвоенной и утроенной силой.

Когда буря улеглась, Иона Овсеич отпил из стакана глоток воды и обратился к залу с вопросом:

— Каковы те изменения в жизни СССР, которые осуществились за период от 1924 года до 1936 года? В чем существо этих изменений?

Люди хорошо понимали, что вопрос, хотя и обращен к ним, не требует от них ответа, а имеет только одну цель: направить их внимание, — отвечать же будет сам Иона Овсеич.

— Товарищи, — уже совсем буднично спросил докладчик, — что имели мы в 1924 году?

После небольшой паузы Иона Овсеич напомнил, что в 1924 году мы имели первый период нэпа, когда советская власть допустила некоторое оживление капитализма, удельный вес социалистической промышленности составлял тогда восемьдесят процентов, но нэпманы тоже имели за собой не менее двадцати процентов. Еще хуже выглядело сельское хозяйство. Правда, не было уже класса помещиков, он был ликвидирован, но зато были сельскохозяйственные капиталисты — кулаки. А народная мудрость правильно гласит: что в лоб, что по лбу.

В зале послышался веселый смех, и докладчик сказал, что теперь, конечно, можно смеяться, но тогда, в двадцать четвертом году, кулак был еще в силе, а колхозы и совхозы, наоборот, были слабы, и мы говорили не о ликвидации кулачества, а об его ограничении. То же самое было в товарообороте, где социалистический сектор составлял каких-нибудь шестьдесят процентов, а все остальное поле было занято купцами, спекулянтами и прочими частниками.