Аркадий Львов - Двор. Книга 1

— Слышишь, — сказала мадам Малая Степе. — Долой буржуазию! Это про твоего Киселиса.

Степа молчал, но по лицу было видно, что ему не нравится знак равенства, который мадам Малая ставит между мировой буржуазией и стариком Киселисом.

— Клава Ивановна, — неожиданно вмешался Граник, — конечно, за политграмоту поставить мне отлично — это чересчур, но насчет старика Киселиса я на все сто процентов поддерживаю Степу. Да, Киселис до революции был паразит и пил из народа кровь, никто не спорит, но то, что он не мог бы поднять на живого человека ружье и выстрелить, — за это я ручаюсь головой.

— Он ручается головой! — возмутилась мадам Малая. — Но все же знают, что у тебя руки золотые, а голова у тебя не из чистого золота.

Люди рассмеялись, Ефим вместе с ними и чистосердечно признал, что по части политики коммерсант из него плохой, не то что Дегтярь.

— Ефим, — нахмурилась мадам Малая, — надо помнить, где шутка, а где всерьез. Я вижу, у тебя не только с головой, у тебя с зубами тоже неважно.

Ефим удивился: с зубами?

— С зубами, — подтвердил Степан. — Нема где языку держаться.

— О! — сделала пальцем мадам Малая.

Одни засмеялись, другие молчали, Ефим, чтобы выйти из щекотливого положения, дал честное благородное слово каждый день чистить зубы и содержать их в полной боевой готовности.

— Вот это другой разговор, — одобрила мадам Малая. — И я прошу тебя: не заставляй меня каждый день скакать за тобой на третий этаж, когда надо идти в красный уголок. Дегтярь уже два раза спрашивал, почему тебя не видно на занятии.

— Вы же знаете, — пожал плечами Ефим. — Я ищу работу.

— Это не довод, — ответила мадам Малая. — Во-первых, вечером все конторы закрыты, во-вторых, пока ты не на производстве, заходить в красный уголок надо без напоминания. На фельдъегеря нам средства не отпущены. А то, что тебе не очень удобно сидеть среди домохозяек и стариков, это твое личное дело: не надо летать с одной работы на другую.

В общем, мадам Малая рассуждала справедливо: насчет Граника все знали, что он известный летун и на одной работе, хорошо, если полгода держится. Но, с другой стороны, никакого злого умысла в этом не было — просто у человека такой характер, что он не может долго на одном месте сидеть.

Когда прошла последняя колонна с факелами и на проспекте лейтенанта Шмидта остались случайные прохожие, мадам Малая велела Ефиму зайти с ней в красный уголок и написать объявление про завтрашнее собрание всех жильцов, и работающих, и неработающих, клуб пекарей дал свое помещение: собрание будет совместно с общественностью. Пусть дети тоже придут.

Граник сказал, он напишет объявление дома — там у него бумага, краски, кисти, и, вообще, он привык работать дома, — но мадам Малая категорически заявила: нет, пусть лучше будет на плохой бумаге и чернилами, а не красками, по объявление нужно повесить уже сейчас, чтобы никто потом не говорил, будто слишком поздно повесили и не успел прочитать.

В этот раз Граник согласился, что Клава Ивановна правильно смотрит на дело, но тут же выдвинул новую причину — насчет своей профессиональной чести, которая не позволяет ему написать такое важное объявление как-нибудь, тяп-ляп.

— Хорошо, — пошла на уступку Клава Ивановна, — ты будешь писать дома, но мы зайдем вместе, и я буду стоять у тебя над головой, пока ты не закончишь.

Граник задумался, подыскивая новые причины, но найти не удалось, и в конце концов вынужден был согласиться: ладно, пусть мадам Малая стоит над головой, сколько захочется.

Со своей Соней и двумя детьми, Оськой и Хилькой, Ефим занимал огромную, чуть не двадцать метров, комнату. Кроме того, была еще передняя, тоже не меньше пяти метров. Передняя вполне могла служить кухней, но маляр есть маляр, и все углы были так заставлены ведрами и банками, что нормальному человеку пройти негде было, а про кухню вообще не могло быть речи.

В комнате, где помимо кровати, стояли еще топчан, четыре стула и обеденный стол, тоже негде было повернуться: оба подоконника и пол, не говоря уже про стол и стулья, были заложены красками, бумагой и стеклянными табличками. На табличках были написаны бронзой разные фамилии, инициалы и указания, сколько раз звонить. Мадам Малая взяла в руки табличку и спросила:

— От кого у тебя эти заказы? От частников?

— Почему частников? — спросил в ответ Ефим. — Просто люди хотят иметь у себя на дверях фамилию, чтобы знали, кто здесь живет.

— Нашел дурочку! — вскинулась мадам Малая. — Я тебя не спрашиваю, для чего людям таблички, я тебя спрашиваю, эти заказы ты оформил через контору, как временный надомник, или получил от частных лиц?