Виктор Козько - Судный день

Соленый, соленый сахар. Вкус его она запомнит на всю жизнь. Соль во рту от первых подаренных конфет и сахара.

Нравится ей этот мальчишка? Вот еще глупости. Но что его так долго нет? Уже пора бы ему появиться на пороге и сюда, за печку. Что его мучает там этот Гмыря-Павелецкий? «Жених и невеста»... Вот еще глупости... Хорошо краснеть, когда тебя никто не видит. И вовсе она не краснеет. Это от печки веет жаром. У нее, у Тамары, когда кончится детприемник, кончится казенная жизнь, обязательно будет печка. Она уже научилась топить печку. Единственное дело, которому она научилась за свою жизнь и которое полюбилось ей, — топить печку. А Андрей может колоть дрова. Каких он дров наготовил для нее перед отъездом! Она не будет их жечь. Пусть они остаются там, в сарайчике.

Но что так долго держит Андрея Гмыря-Павелецкий...

— Тебе нравится Тамара? — спрашивает его Гмыря-Павелецкий, усевшись за стол. Андрей молчит. Он не стыдится признаться, что Тамара ему действительно нравится, но стоит ли об этом говорить вслух?

— Да, — барабанит пальцами по столу начальник детприемника. — Рано начинаешь. Я в твои годы...

— Что вы в мои годы?

— Да то же самое. Женихался. Смешно вспомнить. Смешно и горько. Ворота девке дегтем мазал. А девке тоже, как и мне, и тебе сейчас, годков двенадцать-тринадцать было. Крапивой меня остужали на ее глазах. Обесштанили и... Пришлось от позора из села убегать.

— Ну и как? — Андрея в этой истории интересует только одно: — Женились вы потом на ней?

— Ты что, рябая была девка, некрасивая, а я парень, как видишь, видный. — Начальник детприемника подмигивает Андрею. Но Андрей не принимает этого подмигивания. Ему грустно. Чем виновата та деревенская девка, что уродилась рябой? Ну почему он ее бросил? За это его, наверно, и начальником детприемника посадили.

— Пришел ответ на запрос о тебе из загса, — врывается в сладкие и горькие мысли Андрея начальник детприемника. — В архиве не сохранилось копии твоей метрики. Как ты думаешь, сколько тебе лет?

— Много.

— Как много?

— А со сколька на работу принимают?

— По-всякому бывает.

— Вот и мне столько.

— Ясно. Завтра медицинская экспертиза определит. А мне ты скажи, били тебя дома?

— А надо, чтоб били?

— Надо, как есть.

— Ну тогда били, били... За дело, конечно.

— А материальное положение твоей семьи какое?

— Как у всех.

— Хлеба вволю?

— От пуза, даже свинью одним белым кормили.

— Смотри ты, и не подавилась?

— Что она, не русская, что ли, белым хлебом давиться?

— А свинья-то была?

Андрей оторвал глаза от пола и посмотрел на начальника детприемника. Тот не насмехался над ним.

— Была свинья, — сказал Андрей, — подсвинок. Корове на сено перед моим приездом продали... Корова хлеба не ест, ей сена надо. — И неожиданно для себя: — А вы не злитесь на меня?

— За что же мне на тебя злиться?

Андрей смешался. Не мог он начальнику детприемника рассказать, что встречался с ним до этого в лагере. Не мог сказать, что он, Гмыря-Павелецкий, умер там, в лагере, из-за него. Умер, потому что отдал ему последний кусок хлеба, укрыл его своей шинелью от черного пса. И под испытующим взглядом Гмыри-Павелецкого он почувствовал вкус того давнего лагерного хлеба. Почувствовал, что и на этот раз Гмыря-Павелецкий спасет его, уже спас.

— Я видел, как вы уже раз умерли, — сказал Андрей. — Ведь вы уже раз умирали?

Гмыря засмеялся:

— Не раз, Андрей, и не два...

— Значит, долго будете жить... У нас так говорят: кто уже раз умирал и не умер, тот долго будет жить.

— Ясно, долго... Иди, гуляй до завтра. Завтра скажут. Но запомни, я вызывал тебя предупредить, чтобы на экспертизе ты не прибавлял себе годы. Ни к чему это тебе, Андрей. Иди без провожатых.

И Андрей, как на крыльях, помчался в зал. Впервые его пустили без «конвоя». Значит, действительно в его жизни за последнее время произошли и происходят перемены. Куда они только приведут его? И что за экспертиза такая ему предстоит, как это чужие, не знающие ни его отца, ни матери люди могут узнать его годы? И можно ли их обвести вокруг пальца: прибавить или отнять себе годов?

— Васька, — обратился он к Кастрюку, возвратись от начальника детприемника. — Экспертизу обмануть можно?

— Можно. А почему нельзя? — даже удивился Кастрюк.

— Потому что медицинская, ученая.

— Делов-то, что она ученая.

— Слушай, Васька, а как лучше, когда тебе годов меньше или больше?

— Вот это задача... Тут треба помозговать... С одной стороны, когда больше, пенсию раньше получать будешь.