Иван Шевцов: Набат

- Да, представьте себе. Работал секретарем райкома партии и заочно учился в сельхозакадемии. А война видите куда меня забросила. Далеко не по профилю. Верно?

- Мм-да, - покачал тяжелой головой Куницкий.

- Война нам диктует, приказывает. И мы не вправе противиться ее воле. Всеми нами командует его величество Долг. Думаю, что и вы находитесь здесь, вот в этом доме, по велению долга. Я не ошибаюсь?

- Нет, не ошибаетесь, - ответил Куницкий поспешно.

- А кончится война, и мы с вами займемся каждый своим профилем: вы биологией, я сельским хозяйством. Буду ждать помощи от вас. Работы будет у нас уйма. Сельское хозяйство разорено войной. Так что нам с вами придется, засучив рукава… А пока будем заниматься тем, чего требует от нас долг. Кстати, ваш дядя чем занимается?

- Он домовладелец. В Беловире есть улица, которая так и называется - улица Куницкого.

- Вот даже как? - Об этом Бойченков не знал. - И где ж он сейчас, ваш дядя?

- Ему удалось бежать на Запад. Куда именно, не знаю.

- У вас есть в Беловире другие родственники?

- Нет.

- А знакомые?

- Были… Но не близкие.

- Как у вас с тренировочными прыжками с парашютом?

- Прыгал дважды.

- Удачно?

- Как видите - цел и невредим.

Куницкого удивляет манера подполковника вести беседу: он как бы сам себя перебивает, уводит неожиданно разговор в сторону и затем снова к нему возвращается. И, словно в подтверждение такой мысли, Бойченков спрашивает:

- Вы когда последний раз были в Беловире?

- Летом сорокового.

- За три года много воды утекло. Ваши беловирские знакомые, если встретят на улице, пожалуй, не узнают.

Бойченков смотрит на пего пытливо, изучающе.

Куницкий понимает, куда клонится разговор и к чему сказана последняя фраза. Ждал, что за ней последует главное, то, ради чего его из университета перевели в отряд особого назначения. По его просьбе. Ответил, изобразив нечто вроде неловкой улыбки.

- Думаю, что не узнают.

Куницкий иногда тушевался, тогда он начинал заикаться.

- Хотите побывать на родине?

- Я давно жду этого дня. - Куницкий поежился, отчего неуклюжие плечи его перекосились. Продолжал, глядя на Бойченкова: - Когда начала формироваться дивизия имени Костюшко, я в числе первых обратился с просьбой. Но мне предложили к вам, и я согласился.

- Может, за это время вы передумали? Дело добровольное.

- Нет. Я твердо решил. У меня с фашистами крупные счеты.

Длинные тонкие пальцы Куницкого беспокойно шевелились, не находя себе места. Бойченков обратил внимание на черные ободки под ногтями. Неряшливость не понравилась. Да и одежда на Куницком не отличалась опрятностью: густо засаленный воротник гимнастерки с грязным подворотничком, пятна на брюках - все это, по мнению Бойченкова, характеризовало Куницкого не с лучшей стороны и не свидетельствовало об интеллигентности. Он думал: что ж все-таки не понравилось в нем Гурьяну? Запущенный внешний вид? Или странная изменчивость в глазах, какие-то резкие переходы от скорбного смирения и мягкой учтивости до преувеличенной самоуверенности, этакого жестокого блеска мести в глазах? Что-то было нетвердое, неустановившееся в его характере и даже в голосе.

- Вы представляете себе всю сложность и опасность работы в подполье? - спросил Бойченков.

- Да, конечно. - Куницкий приосанился. - Опасность меня не страшит. Я знаю, под Беловиром, как и во всей Польше, действуют партизанские отряды. Мои земляки. Чем я хуже их?

- Вам предстоит работать в более сложных условиях, чем партизанские. Придется ежеминутно рисковать… жизнью.

- Я готов. Я дал себе клятву с лихвой отплатить за смерть моих родных, за муки народа моего.

- Хорошо, товарищ Куницкий, будем считать вопрос решенным. - Бойченков встал. Поднялся и Куницкий.

- Вы сидите, сидите. Нам нужно будет договориться по поводу вашей биографии. Новой, не настоящей. Нужно сочинить о вас легенду, о вашем происхождении. С командиром группы познакомились?

- Да, мы разговаривали.

- Алексей - опытный разведчик… Ну, а что касается задания, то вы получите на месте, в районе Беловира.

…В самолете шесть человек: пилот, штурман и четверо пассажиров. Коротка летняя ночь - темного времени едва-едва хватает на "туда и обратно". Это для экипажа. Пассажирам нужно только "туда".

Москва осталась позади. Молчат пассажиры. Даже Коля Софонов, уж на что говорун, и тот притих, сидит, обняв свою рацию, будто боится, что ее здесь украдут. Рядом с ним чернявый, сильно смахивающий на турка Аркадий Кудрявцев зажал между колен карабин и, кажется, дремлет. Но это только видимость, его никакими снотворными не усыпишь: выспался перед отлетом на двое суток вперед. Карабин у него не простой, особенный: с оптическим прицелом и глушителем звука. Это наша новинка. Стреляет почти бесшумно. Так, легкий щелчок. Аркадий рассчитывает славно "поработать" с такой штукой. За линию фронта он летит во второй раз. Правда, предыдущее задание было намного проще, да и действовать приходилось на родной, советской земле. Но он спокоен и как всегда собран.