Владимир Кораблинов - Дом веселого чародея

Так о чем бишь я? Ах, да! Музыканты.

Когда заиграл оркестр и началось обозренье, Тереза Ивановна появилась.

– Поздравляю, Тола…

Он обнял ее, поцеловал.

– Ну, мамочка, – сказал, – видишь, что мы тут с тобой натворили! Весь город у нас в гостях.

– Со мной? – печально улыбнулась. – Нет, Тола, это есть твой номер, а я…

Эх, братец, вообрази себе: музыка, флаги, в саду – публика, смех, шум… А у Терезы – слезы в глазах. Чего бы, кажется, грустить? Впрочем, это дело тонкое, ты все равно не поймешь по младости…

Ну-с, часикам этак к двенадцати и его превосходительство на своих белоснежных изволил пожаловать, господин Голиков, губернатор. В сопровождении Анатолия Леонидыча он осмотрел павильоны, с верхней веранды полюбовался прекрасным видом на усадьбу и отбыл в настроении чувств самых наипрекраснейших. Не предвидел, бедняга, что и года не минет, как в его особу бомбу метнут…

– Как?! – спросил я оторопело. – Как бомбу?

– Ну да, бомбу, что ж такого, не букет же фиялок, – засмеялся крестный. – В те времена, знаешь ли, довольно часто в губернаторов бомбочки мотали. Наш, правда, легко отделался, с другими похуже случалось. Но это – к слову, а пока слушай, что дальше-то было.

Дальше, друг мой, курьезы пошли.

Первым делом пьяненький приказчик в яму со шведскими костями упал, вообрази! Караул, кричит, помогите! Его давай из ямы тащить, а он – в крик, в брань: «Я так не оставлю! Я, милостивые государи, до самого его превосходительства дойду! Ишь, собачьих костей наклали… на каком основании!» Оказалось, вместе с музыкантами приперся. Господин Клементьев, пока до калитки волок, помял-таки его маленько. А после, рассказывают, извиняться гуляка приходил, плакал, просил шум не подымать – спьяну, дескать, простите великодушно…

Самофалов-купчина засим побывал. Приплелся с палочкой, в знаменитом своем сюртуке…

– А чем знаменитом? – спросил я.

– Да как же! Он его, сюртук то есть, тридцать лет таскал: пятнадцать, как из лавки принес, да перелицованный – еще пятнадцать… Скряга, моншер, ужас какой, это при двадцати-то миллионах, представь себе!

– Я, говорит, – вас господин Дуров, как домовладельца приветствую, потому как сам ваш сосед и также домовладелец.

– Ну, – смеется Дуров, – куда мне! У вас вся Большая Дворянская домами заставлена!

– А время? – вздыхает Самофалов. – Время-то, сударь, ох, беспокойно, того и гляди, как бы не тово… Те, – говорит, – какие на Дворянской, ненадежны, очень просто полететь могут, а этот мой, на Мало-Садовой, кильдимчик при мне останется…

Именно, братец, так и вышло. Мудрейший был старикан, царство ему небесное, как говорится.

Далее – перед Львом Толстым баталия вышла.

Скульптора Шервуда огромнейшее произведение в картинной галерее – каменная глыбища, вообрази, пудов на сорок. Нуте, публика, разумеется, вокруг, ахают, удивляются – нет, не мастерству художника, а величине: шутка сказать, экая махина!

И вот, откуда ни возьмись, – барыня. Да нет, что там барыня – монстр в юбке! Чудо-юдо! Какая-то противоестественная смесь жандармского ундера с разжиревшей монахиней… Но шелка, знаешь, перстни, браслеты и прочее… ювелирная витрина, клянусь честью!

– Безобразие! – тычет в скульптуру зонтиком. – Где Дуров? Позвать сюда Дурова!

– Сударыня? – подходит Анатолий Леонидович. – Вы чем-то недовольны, мадам?

– Убрать! Убрать немедленно! Как вы смеете держать на виду этого безбожника, этого соблазнителя! Он бунт проповедует!

А Дуров этак серьезно:

– Для вас, – говорит, – сударыня, к следующему вашему посещению упраздним-с.

Ох, и денек был!

Фабрикант Сычев автомобилем марки «пежо» всех собак взбулгачил. Под шафе, конечно. Ну, этот все к фараоновой мумии придирался, кричал:

– Земле предать! По христианскому обычаю!

Да разве все упомнишь, много всякого было.

А под вечер, когда зажглось электричество… это, знаешь ли, и описать невозможно. Феерия! Форменная феерия! Я спустился к реке, оттуда наблюдал. Боже ты мой, да неужто ж еще так недавно тут шеховцовский пустырек горбатился? Лопухи, да татарка, да осыпи глинистые, словно пьяный черт всковырял! Каких-нибудь шесть лет прошло с того дня, как появился Анатолий Леонидыч в забавном своем шарабанчике, а ведь каких чудес нагородил, нет, ты подумай только!

Да еще вникни, братец, слава-то какая нашему городу! Всероссийская, сказать не побоюсь. И уж как нам, воронежцам, ее беречь надлежит, – это ты на веки веков запомни!