4 сентября.Из-за леса приплыла черная туча, стала поливать дождем. Мы работали в сапогах. Холодно. Смену начали в восемь утра, а вернулись в нашу комнату в десять вечера. Хорошо, что нет Федорова, он бы запретил работать столько часов. Хочется скорее закончить задание. Надели на себя все теплые вещи, которые взяты с собой.
Холодновато. Вечером летели хлопья снега.
5 сентября.Лес в снегу. Ели сверху белые, снизу зеленые. Солнышко окатывает деревья лучами, но холодно. Я не потеряла надежду стать актрисой. Ребята принесли в комнату гитару, играю и пою. Вокруг меня собираются и слушают. Работали очень напряженно, без «перекура». Заканчиваем аккордный наряд, завтра пойдем помогать группе Царьградской.
6 сентября.Трудились весь день. Упарились. В гараж приходили командированные парни, их словам никто не верит. Вернулись в комнату, девушки попросили меня петь и играть на гитаре. Я им пела. Они мне помогали хором. Никуда из комнаты не выходили, никого к себе не пускаем.
Был суд. Были споры и страсти.
15 сентября.После смены ходили в клуб смотреть фильм.
У каждой из девочек свое настроение. Кажется, уже обо всем переговорили друг с другом. Но вот заметила я, что Оля Саврасова грустит как-то по особому. Стала с нею беседовать наедине. И она открылась мне. Это было нынешним летом. Ее отец живет в Томске. Она скопила денег и поехала к нему. В Новосибирске сошла с поезда, хотела купить билет на Томск. Но решила прежде заглянуть в магазин. И какой-то парень вытащил у нее кошелек с деньгами. Оля вернулась на вокзал. Сходила в кассу, без денег ей билет не дали. Жила на вокзале пять суток, спала на скамейке. Случайно нашелся какой-то журналист, стал ее расспрашивать, почему болтается по залу. Призналась ему во всем. Он дал ей пять рублей. Устроил в гостинице, отбил телеграмму в училище. Ей прислали денег. Она вернулась в Тюмень. У отца так и не побывала. Да и что там ей делать? У него новая семья… Грустная Оленька. Слушала я ее и думала, какие же мы еще глупые! И журналист назвал се дурочкой. «Ты же комсомолка, шла бы в обком комсомола, тебе бы помогли». Оля не могла до этого додуматься.
Эх, комсомольская работа… Это не только собрания, воскресники и диспуты. Узнавать друг друга, понять товарища и помочь ему. А то я в последние месяцы так была занята сама собою, что никого, кроме В. П. и К. Ф., не замечала…
20 сентября.До субботы превратим дом во дворец. Темп работы ударный. Члены комиссии хвалили нас. «Ай да девушки, ай да ученицы!»
21 сентября.Лужи замерзли. Холодно. Разожгли костер возле окна общежития. Грелись. Тайга запорошена снегом. Все машины заглушены. Тишина удивительная.
Уже уснула, как в форточку залетела горящая детская игрушка. От дыма я зачихала. Быстро оделась, сунула ноги в сапожки, толкнула дверь — она заперта. Кинулась в окно, растворила створку и выпрыгнула на улицу. Смотрю — от меня убегают маленькие хулиганы-пацаны. Поймала одного, дала ему подзатыльника, он заплакал. Едва вернулась в комнату, как Гуля закричала, что сопляки опять подступают к окнам. Тут мы выскочили. Даже Найденова оставила свою кровать и вышла на улицу. Поймали пять ребятишек. Окружили пленников. Я узнала того, который попал мне в ногу кирпичом. Он испугался, стал просить прощения. Без наказания оставить нельзя — решила я, и приказала ему сходить за водой. Дала в руки ведро, сама иду за ним. По дороге пленник признался, что их послали сюда парни. Простила пацана, сама зачерпнула из колодца воды и принесла в комнату. А нога-то болит.
26 сентября.Завтра уезжать, а наряды не закрыты. Гуля начала ругаться. Я спокойна. «Прекратите!» Мы первый раз остались для самостоятельной работы, без мастера и нянек. Первый раз чувствуем себя бригадой и комсомольской группой. Посоветовала девушкам работать добросовестно и без нервов, а сама пошла к прорабу. Его не застала на месте. Сказали, что уехал в трест и будет не скоро. Вернулась домой страшно расстроенная.

Вечером пели песни хором. Я пообещала, что договорюсь с кем-нибудь об отправке нас в Сургут. Уж постараюсь…
27 сентября.Писать дневник некогда. Наряды закрыты. Нам выдали даже премию! На эти деньги накупим себе платьев. А я поищу сережки, такие, как у Гули. Уезжаем. Прощай, лесной поселок. Опять думаю почему-то о встрече с Валеркой…
Читать дальше