журнал Юность - Журнал `Юность`, 1973-3

Из отдаленных тайников
Инстинкта
он вопит,
из глыби.
Без чешуи и плавников
Поэт подобен все же рыбе!

Он как тот крохотный малек,
А это ведь не побасенки!
Что в путь поплыл — а путь далек! —
В Шексну, один, из Амазонки.

Он чует истину нутром!
Ничто на свете не поможет!..
…Но оперенная пером
Рука дать промаха не может.

Сараево с рассвета,
Наверно, неспроста
Ушло от Магомета
И не нашло Христа.
Но день не обездолен,
Он солнцем обогрет.
И с тенью колоколен
Не спорит минарет.
Играет в спину сплину
Весенняя свирель.
И зеленью в долину
Спускается апрель.
Легка его осанка.
И в сутолоке дня
Заступница Десанка
Освободит меня
От сроков и зароков,
Предлогов на подлог,
От будущих пророков
Сегодняшних тревог.
И тенью в день, за снами
Исчезнет не спеша
Прикрытая усами
Усмешка усташа.
И ты в свои тетради
Поэзию зови,
Помилованья ради
По принципу

Излетом птиц из лета
Не кончится июль.
Тоска в глазах Изета,
Как абсолютный нуль.
В кюветах придорожных
Опавшая листва.
И одинок художник
Под деревом родства.
Из тьмы времен, из света
Идет его стезя.
И из судьбы Изета
Изъять любовь нельзя.
Под знаком зодиака
Слепая ночь черна,
И каждая собака
Своим зубам верна.
Ломает смету лето,
И рушится уют.
И соловьи рассвета
На дереве поют.

Я окружил себя стеною,
Мне не найти проход в стене.
Все ниспровергнутое мною
Теперь на плечи давит мне.
Несу свой груз любви и фальши,
И застит зренье пелена.
Иду в упор к стене, но дальше
Отодвигается стена.
Мне надо выбраться из круга,
Переступить проклятый круг.
За гранью страха и испуга
Увидеть вольной воли луг
И вдруг понять: что там не ново,
Что он на замкнутый похож.
В нем тот же строй, и то же слово,
И так же слово точит ложь,
И так же оживает слово,
И дождик пестует траву.
А круг смыкается, и снова
Я страстью вырваться живу.

В прозрачном кубе аэровокзала
Гул самолётный бился о стекло.
И где-то рядом женщина сказала:
— Народ собрался. Что произошло!
Пусть людям любопытство их простится.
Но в шумном зале, в аэропорту,
Огромный беркут — сказочная птица! —
Смотрел на улетающие «Ту».
Как будто взял и сопоставил кто-то
(Так хронику монтируют в кино)
Две мудрости, два мира, два полета.
И только небо было им одно.
А беркут крылья вскидывал устало
И небо к самолётам ревновал.
И в неуклюжих птицах из металла
Своих собратьев он не признавал.
Косился он орлиным желтым оком
На крылья неожиданной родни
И ждал с недоуменьем и упреком:
— Ну что же ты, хозяин, объясни!
А тот сидел, скуластый и раскосый,
И, мудро презирая суету,
В ответ на восклицанья и расспросы
Спокойно трубку подносил ко рту,
И сквозь толпу смотрел невозмутимо,
И видел все, не видя ничего,
И вспоминал, прищурившись от дыма,
Как сладок дым над юртою его.

Перепутаю даты и лица,
Позабуду, кто прав, кто неправ.
Но опять попрошу повториться
Хор дождей и молчание трав.
Я запомнила памятью тела
Жар огня и презрение льда.
Я немногого в жизни хотела —
Чтобы все это было всегда.
Я немногого в жизни хотела
Из того, что мы вечно хотим:
Чтобы время за мною летело,
А не я торопилась за ним.
Чтобы травы рождались весною
И планета не ведала зла.
Чтобы эта земля подо мною
Никогда из-под ног не ушла.

Был мусульманский праздник ураза.
Но, вопреки старинным всем законам,
Был стол накрыт. И женские глаза
Над ним взошли светло и удивленно.
«Спой!» — женщину просили. И она
Над скатертью, торжественной и белой,
Над рюмками веселого вина
Вдруг что-то очень грустное запела.
И голос ждал, и замирал, и звал.
Не то прощал, не то просил пощады,
И вдруг против чего-то восставал,
И вдруг, как птица раненая, падал.
И песню, что над нами восходила,
Я сердцем, как могла, переводила:
Ведь женщина из русского села
Слова бы те же для любви нашла.
О, не стыдитесь слабости, мужчины,
И глаз не прячьте, и не хмурьте лбов!
Ведь нет для слез прекраснее причины.
Чем женщина, поющая любовь.
И до утра гостеприимный дом
Был, как и мы, в прекрасной власти этой.
Звучали тосты громкие потом.
Достойные и горцев и поэтов.
Но над столом, который весел был,
Над спором без конца и без начала
Далекий голос плакал и любил…
А женщина сидела и молчала.