Командир дивизиона улыбнулся.
— У нас системы свежие, не постарели еще… Я стрелял из них, каждый раз все разную погрешность дают, трудно вывести в поправку устойчивый коэффициент.
— Так зачем тогда вы здесь?! — вскричал Зайцев. — Раз вы знаете, что у вас за пушки, их надо заранее на тягу поставить и выкатить перед атакой на прямую наводку. Вы чем думаете, артиллерист? Теперь поздно — давайте вашу последнюю поправку… Вот где орудия противника, — он указал по своей карте, — мы дадим залп всеми тремя батареями по одной огневой точке, учтем результат и затем по второй точке — также залпом, всем дивизионом. Понимаете меня? Тогда погрешности отдельных орудий уравновесятся взаимно и хоть один снаряд мы положим в цель.
Так стрелять было невыгодно, но терпеть огонь противника по цепям нашей пехоты было вовсе не допустимо. После четвертого залпа дивизиона обе живые пушки врага умолкли и наблюдатели подтвердили поражение целей. Зайцев почувствовал жажду, точно вся внутренность его выгорела огнем и самое сердце его высохло в мертвый лепесток. Он попросил напиться. Ему принесли ковшик солончаковой воды, дру- гой не было, ее не привезли из дальнего пресного колодца; Зайцев попробовал пить эту воду, но не смог и смочил ею лицо.
— Соленая вода! — сказал командир дивизиона и улыбнулся. — Пить нельзя!
— А что у вас можно? — рассерчал Зайцев. — Пушки у вас с погрешностью, вода с солью.
— Точно! — улыбаясь, согласился артиллерист.
«Вот черт, — подумал Зайцев, — он и умирая улыбнется…» Начальник артиллерии дивизии поблагодарил Зайцева за работу.
— Снарядов многовато порасходовали, ну ладно — отчитаемся, — произнес он в добавление к благодарности. — Как вам понравился командир тяжелого дивизиона?
— Не понравился, — сказал Зайцев. — Дело ваше, но артиллеристом он не будет.
— Пожалуй, что и так. Пусть идет в погрешность.
Поле боя уже было тихим. Начальник артиллерии сказал Зайцеву, что оперативная задача выполнена: взято много трофеев и пленных и занято село Садовое.
— Я нарочно спросил вас о командире дивизиона. Вы правы, он нам не нужен. Такую мне вчера теорию изложил о погрешностях и коэффициентах, что из новых пушек и стрелять нельзя. Пусть идет в пехоту.
— Пехота дело святое, зачем ее портить, — возразил Зайцев. — Там тоже человек должен воевать…
Они умолкли; вдалеке, уже на новых рубежах, звучали редкие винтовочные выстрелы, как последние капли дождя, что падают с листьев деревьев после грозы и ливня.
— Слушай, Зайцев, а ведь мы сегодня били противника, в общем, нормально! В первый раз, а ничего получилось!
Начальник артиллерии устало, но довольно улыбнулся и расправил спину, как рабочий человек, у которого зашлось тело от работы.
— Ничего, — равнодушно сказал Зайцев. — А можно и лучше воевать.
— Можно-то можно, да сразу нельзя. А как, по-твоему, лучше?
— Лучше искать всегда ближний бой, терзать противника в упор. А мы привыкли к обороне, биться дальним перекидным огнем. У нас и сегодня артподготовка велась не очень прицельно. Вели огонь издали, с закрытых позиций, как будто это был заградительный, арьергардный огонь. Били, правда, ничего. Но что это? У нас еще ищут какой-то безопасности, берегутся, а надо искать врага…
— Это ты, Зайцев, прав. Но ты не горюй, мы научимся. Тебя немцы-то били?
— Били.
— Как следует били?.. Меня они лупили здорово, всей наукой и техникой лупили! — И начальник артиллерии захохотал, словно довольный тем, что его били как следует, не пустяком, но всей матчастью немецкой техники, а он все равно уцелел.
— Пусть они били нас! — злобно сказал Зайцев. — Били, да не убили, а не убили — мы их убьем…
Начальник артиллерии внимательно посмотрел на худощавого офицера разведки, на его жестокое в эту минуту лицо и не мог составить себе о нем ясного представления. «Трудный, наверное, и неприятный человек, но в деле будет хорош», — предположил полковник. Ему было странно, что неприятное, сухое существо может быть в своих делах полезным и добрым.
3
В ноябре 1942 года 51-я армия, еще свежая и не истощенная в больших боях, начала пополняться мощными средствами усиления. Прибывали артиллерийские и минометные части с новой техникой, причем бойцы были снаряжены как следует, одеты в новые шинели, у всех были кроме шинелей еще ватники или зимние полушубки, и обуты были в прочные кожаные сапоги, а в кирзовых сапогах или в башмаках с обмотками никто не пришел. Одновременно с войсками и пушками в армию шли потоки машин с боеприпасами, а в середине ноября прибыли на новых боевых машинах два танковых полка.
Читать дальше