— Вам, друг-товаришш, кого? — спросил Таню сутулый старик с очень подвижными глазками, глубоко спрятанными в покрасневших веках.
— На работу вашу посмотреть зашла, — ответила Таня.
— А что рядом-то не смотрите? — старик показал на дверь. — Аль не глянется? Хе-хе! Там у нас для рядовых лепят, ну а мы для начальства…
Глазки старика вдруг стали колючими и забегали еще быстрее, словно изнутри кто-то дергал их за ниточку.
— Что, внучка, работой любуемся? — спросил Таню другой столяр. И обращаясь к старику с бегающими глазками, сказал: — Ты бы, Ярыгин, взял да по цеху девушку провел, со всеми бы познакомил. А ты только и знаешь, что шипишь, как пила в кренёвой доске… Посмотрите, посмотрите на художество наше, — снова обратился он к Тане.
Новый собеседник был постарше Ярыгина. У него было доброе простое лицо со светлыми, глубоко запавшими глазами и совсем белой реденькой бородкой, которую он то и дело подергивал пальцами.
Таня подошла поближе к ореховому гарнитуру и долго стояла возле, как очарованная, хотя и не впервые видела такое.
— Не хотите ли купить гарнитурчик? — спросил старый столяр, улыбаясь и подергивая бородку.
— Не отказалась бы, только…
— Чего там! Не стесняйтесь, — подбодрил старик. — Тыщонок двенадцать свободных найдется?
— Это столько стоит! — ужаснулась Таня. — У нас на московской фабрике…
Три рубля семь гривен такие игрушки? — посмеиваясь, прищурился собеседник. — Нет уж, милая, все равно басням не поверю. Чуть получше да почище — тут тебе и тыщи! Так-то вот. Я худого не скажу, только мы, мебельщики, за последнее время вовсе совесть потеряли… Вы работать к нам или так, наездом?
— Работать…
Вернувшись в станочный цех, Таня долго еще присматривалась к работе. Шесть лет провела она на московской фабрике, и добрых пять из них прошли возле станков. Таню тянуло к ним. Возле них она чувствовала себя как в родной стихии.
Таня заметила: многие работают небрежно, не интересуясь тем, что у них получается. «Неужели это у них принимают? — подумала Таня. — Ведь здесь добрая треть — брак».
Позже, подходя к приотворенной двери с надписью: «Промежуточный склад», она услышала знакомый голос Костылева.
— Ерунда! Всё придется пропустить, Сысоев, — говорил он тоном, не допускающим возражения. — Иначе у сборщиков срыв, вот так.
— Да ты сам посмотри, можно или нет пускать, — отвечал тот, кого назвали Сысоевым. — Любченко-то я такие же обратно вернул, чего ж ради от тебя-то принимать буду?
— Да ладно, подумаешь, большое дело! — продолжал наседать Костылев. — Принимай. Пойми, сборщики остановятся. Конец месяца… неужели план заваливать?!
— Беда просто с вами! — с досадой произнес Сысоев. — Не принять — план сорвешь, примешь — фабрика дрянь выпустит… Башка кругом идет!
Таня вошла в склад.
— Вот, кстати, познакомьтесь, — обращаясь к ней, сказал Костылев. — Я вам не успел показать, здесь у нас полуфабрикат хранится. А это вот контролер — приемщик Сысоев. Работать будете — детали сдавать ему придется, вот так.
Костылев ушел. Таня назвала себя, протянула Сысоеву руку:
— Будем знакомы.
Светлые глаза Сысоева, да и само лицо чем-то напоминали Тане лицо старого столяра, недавно в шутку предлагавшего ей купить гарнитур. На вид Сысоеву было лет сорок. Халат его и надвинутая на лоб кепка были обильно припудрены древесной пылью.
Сысоев показал Тане свои владения. В несколько рядов стояли здесь трехъярусные стеллажи. На полках аккуратными стопками лежали мебельные детали: бруски, стульные ножки, оклеенные фанерой стенки шкафов и буфетов…
Сысоев рассказал Тане о новом порядке контроля, который ввел Токарев.
— Только все равно браку не убавилось, — закончил разговор приемщик, — валят и валят, разбираться не поспеваешь. До чего дошло, в газете про нас пишут. Не читали? Могу познакомить. — Достав с полки газету, он протянул ее Тане.
— Беда, — заключил он, когда девушка вернула ему газету. — Вот посмотрите, вам полезно, ежели собираетесь мастером работать у нас.
Он повел Таню в конец помещения и толчком отворил невысокую дверь. Всё за ней было завалено испорченными деталями, которые покрылись уже толстым слоем древесной пыли.
— Это всё брак?! — воскликнула Таня.
— Стопроцентный, — ответил Сысоев, — списывать надо. А сколько добра погублено! Лесоводы по сосенке в землю, ровно цветы, сажают, как ребятишек берегут, а мы? Э, да что там говорить!
«Да, трудно будет, ой как трудно! — думала Таня, возвращаясь в этот день с фабрики, — Даже подумать страшно!»
Читать дальше