Акакий Гецадзе - Весёлые и грустные истории из жизни Карамана Кантеладзе

Для жениха с невестой приготовили кресло, покрытое ковром.

Мы с Пасико уселись.

Царо вдруг куда-то исчезла, а потом появилась вместе с внуком Бондо и посадила его на колени к невесте:

— Будьте счастливы и умножайтесь, дети мои! Чтоб в вашем доме колыбель никогда не стояла на чердаке и чтоб её не покрыла пыль. Чтоб всё время её качали. Как поднимите оттуда одного ребёночка и пустите во двор, тотчас же кладите туда второго. Дай вам бог девять сыновей и семь дочерей, а то и того больше.

— Столько, сколько у Петре Кивиладзе, чтобы вы не запомнили их имён! — поддержал свою мать Кечо.

— Спасибо, братец! Пусть бог тебе во сто крат больше того даст, что ты хочешь для меня!

— Ну, Карамаша, тебе надо стать более степенным, ты ведь у нас уже женатый человек!

— Этого я не слыхал, чтобы женитьба прибавила человеку ума! Вон у тебя жена и двойня, а ум-то прежний, небось, остался!..

Пожелания матери и сына заставили меня на минуту призадуматься. Я сразу представил себя на месте Петруа Кивиладзе, и наш двор сразу наполнился звонкими голосами малышей, а моё сердце — радостью. Вот видите, кто же стал бы благословлять меня, если бы я не справил свадьбы?!

Грянула песня, но как! Ей-богу, я увидел, что потолок комнаты колыхнулся.

Маленький Бондо некоторое время молча разглядывал людей. Куда это я мол попал? — Потом раскапризничался и заплакал. Он всё время тянулся куда-то, растопырив пальчики на руке.

Кечо дал ему куриную ножку — он её бросил, — дал хачапури — тоже не берёт.

Тут Арета пришёл на помощь:

— Так я ж ему дал леденец, он, наверное, ещё хочет, — вспомнил сват. — А ну-ка, поди ко мне, миленький! — поманил он его.

Кечо поднял ребёнка с невестиных колен и передал Арете. Тот вынул из кармана красный леденец и повертел им перед носом ребёнка. Бондо стал скалить зубы точь-в-точь, как отец. Когда ему приелись леденцы, он вдруг схватил Арету за ус, да так больно дёрнул, что у того на глазах слёзы выступили.

— Ух! Что ты со мной делаешь, пострелёнок?

— Не помогли тебе леденцы, Арета! Взятка может осветить путь в преисподнюю, но ей никогда не смягчить детского сердца. Видишь, ребёнок понял, что ты недостоин усов и хочет лишить тебя их, — съехидничал я.

Мои слова кольнули его куда сильнее, чем дёрганье за ус, однако пришлось ему их проглотить: ведь не стал бы он поднимать шума в самый разгар свадьбы!

— Отхватил себе красавицу, а теперь шутишь? — криво усмехнулся он и, подмигнув Кечо, пропел:

— Давайте пить! — закричал он.

— Чтоб мы собрались здесь в следующем году на крестинах!

— Аминь! Аминь! Аминь! — пела и гуляла свадьба.

Два дня и две ночи мой погреб и тонэ не знали отдыха. Я тоже утомился выслушивать хвалебные речи. Благими пожеланиями я был сыт по горло, а галдёж и выкрики пьяных стали мне уже невмоготу. — «Эх, легко гулять на чужой свадьбе, ничего не приедается».

— Ну, как, хорошо погуляли? — спросил меня Кечо, когда свадьба кончилась. — Мне кажется, никто не остался недовольным?

— Конечно, я вам всем так благодарен…

— Так-то, мой Караман! Теперь остаётся только тебе привязать во дворе доброго пса, чтоб никто у тебя не отнял похищенную красавицу!

— Ты всё шутишь, а на самом деле золотые твои слова! Что за двор, где петух не кричит и пёс не лает?

На другой же день я завёл себе собаку Куруху.

Все кости, что остались после свадьбы, я дал ей выгрызть. Собака, пока сидела на привязи, была очень спесива, всех облаивала, даже меня и мою жену. Стоило же мне спустить её с цепи, притулилась она сразу и сунула нос под хвост.

Впрочем, что уж говорить о собаке! Иной человек тоже всё ворчит и огрызается: свободы, мол, хочу. А дать свободу, сам становится бездельником, а уж если залает, то и свободу облает.

Теперь в моём дворе уже не стало слышно ни застольных песен, ни собачьего лая. На меня этот покой плохо подействовал, и стал я брюзжать.

Раз никто уже мне не нахваливал жену, с лица её слетела красота, и оно снова стало лошадиным. Сердце моё вновь наполнилось смятением, и стал я в тоске метаться по округе. Теперь очаг, который зажигала Пасико, уже не грел меня, а мчади, испечённый ею, казался мне невкусным.

Но пусть ваши враги пребывают без надежд! Нет беды, которая не оставляет человеку хотя бы капельку веры. Потому, что лишь у засыпанного землёй гроба нет выхода. Живой человек всегда его найдёт, всегда за что-то ухватится.