Акакий Гецадзе - Весёлые и грустные истории из жизни Карамана Кантеладзе

— Молчи, Кечо, иначе в зубы получишь!

Кечо ещё шире раскрыл свой беззубый рот, смежил один глаз и, повернув голову набок, по своему обыкновению, осклабился:

— Только как же ты коснёшься своим грязным поцелуем её атласной щеки?

— Бессовестный ты, разве это смешно?

— Эх, ладно уж! Ничего без всевышнего на этом свете не делается! Ты лучше скажи, когда свадьба? Надо же подготовиться!

— Какая там свадьба! Зачем Пасико свадьба?

— Ого! Ты, видать, для того и похитил себе жену, чтоб расходов избежать. Не делай больше глупостей. Небось, на моей свадьбе ты себе трижды глотку драл, так и мне теперь хочется на твоей погулять. Народ уже зубы точит, и если ты их не накормишь на свадьбе, то они тебя сами тогда съедят. Ты об этом подумал?

— Хорошо, надо подумать.

— Вот, что мне в тебе нравится, Караман, так это то, что ты ничего не делаешь, не подумав… Что касается меня — то располагай мною, как хочешь! Правда, мы как будто немного обиделись друг на друга, но ведь это всё пустяки, не так ли?

— Ерунда! Давай заходи ко мне, поговорим обо всём за столом! — Сердце моё от его слов размягчилось, как варёная груша.

— Ну что ты! — отступил Кечо. — Я не зайду с пустыми руками… Бывай здоров! И не тужи! Мир прекрасен! — он тотчас же повернулся, словно кто-то хватал его за полы чохи, поднял топор и, тяжело замахнувшись, рассёк пополам бревно.

Мне не хотелось идти в дом, и я тоже принялся за дрова, нарубил их вдоволь и сложил в сушильне.

В сумерки во двор к Лукии вошла Ивлита.

— Слыхала, что Караман девушку похитил? — вместо приветствия сказала ей Царо.

— Как же не слыхать! Я её успела уже увидеть утром. Чтоб ему ослепнуть! И ради такой раскрасавицы он помчался за тридевять земель? Как будто у нас своих было мало! — вздохнула Ивлита. — Да у некоторых наших девок одного только приданого в сундуках столько, сколько вся Пасико Чаладзе не стоит! И зачем было похищать эту черномазую с её лошадиной мордой!

— Глупости какие! — возразила Царо. — Вовсе она и не так дурна, у неё прекрасные зубы и губы, глаза блестят да и, видать, энергичная. К тому же бедному мальчику вовсе не красавица нужна, а вот такая энергичная и умная хозяйка. Не бойся, Караман не дурак, он не просчитался.

Конечно, никто лучше меня не знал, что это за птица была Пасико, и я очень обрадовался заступничеству Царо. Её слова заронили в моём сердце росток надежды: не так уж ты несчастлив, дружок, как это тебе показалось вначале, — облегчённо подумал я. — У Пасико много достоинств и лучше держи её крепко за руку.

Я весь день томился в поисках тоненькой соломинки, чтоб ухватиться за неё, и вот тебе, пожалуйста. — Царо помогла мне её найти. В уголке моего сердца шевельнулся слабый луч надежды, и я уверился, что не погиб. В эту минуту мне стало искренне жаль, что Пасико не понравилась Кечо, который чуть было не рассорился с Аретой из-за того, что тот помог мне похитить её.

Я вошёл в дом. Взгляд Пасико был устремлён на горевшее в очаге полено. Освещённое огнём её печальное лицо не казалось мне таким безобразным. Пламя добралось до сердцевины полена и обволокло его, потом лизнуло висевшую над очагом цепь и запрыгало на ней.

В глазах Пасико блестели слёзы. Я молча сел рядом и уставился на огонь. Сгоревшее полено казалось мне теперь похожим на моё собственное счастье и несчастье. Полено сгорело, обуглилось и рассыпалось в золе большими угольками. Они ещё некоторое время светились малиновым огнём, бесшумным и волшебно прекрасным. Потом очаг затух и погрустнел. Лишь два-три уголька поблёскивали в нём.

Мы с Пасико по-прежнему сидели, как немые.

Вдруг она повернулась ко мне и, дрожа всем телом, прижалась к моей груди, как будто испугавшись чего-то. Я услышал её глухие рыдания. Тронув её за подбородок, я повернул к себе её лицо и заглянул в глаза, полные слёз. Какой отвратительной казалась она мне тогда в шатре, когда плакала, теперь же… Слёзы, освещённые тусклым светом тлевших угольков, так красили её, что я не мог удержаться и поцеловал её в глаза, потом мои губы встретились с её губами и, хотя я не опьянел, как той ночью, но всё же почувствовал вкус мёда.

Да, она предназначена тебе. И перестань, дурак, упрямиться, покорись судьбе, — по-прежнему убеждал моё сердце невидимый советчик. — Вспомни дорогу! Разве тебе не тепло было, когда вы оба были под буркой? Ведь она и там была всё той же, не другой! Покорись, Караман, судьбе, покорись! Упрямство нередко губит человека.

Словом, ночь эта прошла в приятных сновидениях. А рано утром к нам ввалились Пация и Алекса. Пация ударила в дайру, и босой Алекса пустился в пляс. Он попрыгал, подрыгал ногами, потом утомился, и язык у него свесился, как у уставшего на гумне быка. Он запел: