Николай Вагнер - Белые камни

— Ого! — воскликнул Леонидов. — Здесь, кажется, водятся русалки?

— Сколько угодно, — согласилась Магда, однако дальше поддержать разговор в шутливом тоне не смогла. — Я, собственно, к вам, — обратилась она к Плетневу. — Мы, к сожалению, не знакомы, но вы, наверное, знаете меня. Так же, как и я вас… Наша дача по дороге в залив, у самого леса. Помните, такой небольшой домик с красной крышей?

— Помню, — как показалось Магде, недоброжелательно ответил Плетнев. — Что привело вас ко мне?

— Я бы хотела поговорить о моем брате. С ним очень плохо.

— Так говорите. Нам никто не мешает. На Евгения Семеновича можете не обращать внимания. К тому же вы, кажется, знакомы.

— То есть как это не обращать внимания? — вмешался Леонидов. — Знакомы, знакомы и, кажется, уже тысячу лет. Однако представлюсь еще раз!

Он выпрямился, склонил голову и произнес:

— Евгений Леонидов. Родом из Москвы. Сюда прибыл по оказии. Тут километрах в пяти отдыхает моя принцесса. Я имею в виду известную вам мою дочь. В роскошном лагере. Вы знаете, с трудом получил путевку. Вот, помог Аркадий Анатольевич. Оказывается, не все можно организовать в Москве, а кое-что только на Урале. Да и людей таких, — Леонидов внимательно заглянул в глаза Магды, — в Москве тоже не встретишь. Вы так не считаете?

Магда поняла, что Леонидов пытается отвлечь ее. Он действительно доброжелательный и понимающий человек.

— Так чем я могу быть полезен? — вновь спросил Плетнев. — Впрочем, пора ехать.

— Вообще-то свежевато, — согласился Леонидов. — Вы тут секретничайте, а я тем временем потушу костер.

Тяжело ступая огромными башмаками, Леонидов пошел к плетневской лодке, взял из нее полиэтиленовое ведерко, зачерпнул воды и не спеша направился к дымящему костру.

Магда заговорила быстро, стараясь, однако, четко формулировать мысли. Плетнев слушал внимательно, но в то же время ни о чем не спрашивал и ничего не уточнял. Магде даже показалось, он ждал, когда, наконец, она объяснит суть болезни Владислава и умолкнет. И вот она закончила свой рассказ, а Плетнев как будто и не услышал ничего особенного, стоял в той же позе, глядя на воду, и молчал.

— Так чего же вы от меня хотите? — спросил он как раз в тот момент, когда к ним подошел Леонидов.

— Ну, может быть, есть какие-нибудь средства?.. — потерянно спросила она.

— Во-первых, у меня другой профиль. Вам было бы лучше обратиться к специалисту. Во-вторых, насколько я понимаю, в этом случае применять уже ничего нельзя. Конечно, если диагноз точен, — добавил он.

— Но, может быть, имеется в природе мало кому известное растение? Какая-нибудь травка?..

Плетнев снисходительно улыбнулся, потом разжал тонкие, но чуть припухшие губы, как у музыканта, только что оторвавшегося от трубы. Не глядя в глаза, он повторил:

— Все эти травки — для успокоения родственников. И потом — я уже сказал: обратитесь к специалисту.

— Ох уж эти мне разговоры о специалистах! — вмешался Леонидов. — Насколько я понимаю, речь идет о специалисте-враче? А как это в стародавние времена уездный лекарь справлялся со всеми болезнями один? И ни к каким специалистам не отсылал, в смысле анализов не любопытствовал…

— Так ведь то в стародавние времена, — с прежней невозмутимой улыбкой ответил Плетнев. — Однако идемте, уже поздно. — И, глянув на опечаленную вконец Магду, продолжил: — Дорогой поговорим. — Он же предложил Магде занять место в его лодке, а вторую лодку взять на буксир.

Так они и поступили. Плетнев вывел обе лодки на открытую воду, оттолкнулся при помощи шеста и сел за руль. Затем уточнил у Магды, не собиралась ли она сегодня в город, и, получив отрицательный ответ, круто повернул в сторону моря. Плетнев решил до наступления темноты пересечь безбрежный простор и показать Евгению Леонидову, что стало с его любимыми Белыми камнями.

Леонидов понял, куда ведет лодку Плетнев. Он поднял воротник куртки, чуть сжался — и от холода, и от того, что старался унять охватившее его волнение. Оно началось еще там, на берегу, когда возникла тревога за необыкновенно милую ему Магду, и вот теперь усилилось. Здесь он не был года три, но всегда помнил об этом раздолье, часто переносился сюда мысленно, и прежде всего к излюбленному месту — к Белым камням.

Ему казалось, что он помнил весь этот белый, как снег, отвесный берег — каждый выступ на нем, каждый распадок.

Торжественно, словно гордясь своей статью и могучей силой, вековые сосны держали высоко в небе на прямых оранжевых стволах кудрявые ярко-зеленые кроны. Иные сосны как бы оступились на крутом берегу и потому просели ближе к воде, цепляясь корнями за расщелины в камнях. Но все они жили — и сосны, и березы, и липы, и стройные легкомысленные елочки, что беззаботно хороводили над бездной, поднимаясь к самой голубизне неба и опускаясь к темной воде; все они украшали своей торжествующей зеленой жизнью мертвые скалы, повидавшие, пока они тут стоят, смену и многих веков, и многих жизней вот таких же сосен, елей, лип и берез. Скалы видели всё, деревья — очень многое, но куда меньше, чем скалы; а что успел он, Леонидов? И что успеет?..