Геннадий Солодников - Рябина, ягода горькая

К вечеру поднялся ветер. Он тянул понизу ровно и сильно. И все с той стороны, и все на поселок, на нас. Он принес горьковатый, щекочущий ноздри запах гари.

Ночью над лесами заиграли всполохи. Зарево то блекло, выцветало, то наливалось густой кровью. На рассвете, хотя небо было ясным, из-за ближнего увала поползли необычные, пегие облака. Запахло смолистым дымом.

Тревога росла.

Минули еще сутки. Несколько железнодорожников решили ехать на пожар. Но начальник станции, которого за глаза называли Бомбой, не разрешил им. Толстый и краснолицый, он сердито взмахивал короткой ручкой и кричал, что ему не дано никаких «указаний» и что справятся без них. После работы они все-таки выпросили дрезину и, побросав на маленькую платформу лопаты, укатили в ту сторону. Начальник растерянно смотрел им вслед и нервно вытирал рукавом полотняного кителя потную лысину.

Мать не спала. Она шумно вздыхала, поминутно выглядывала в растворенное окно.

Мне еще не довелось видеть пожар. Но в пристрое у нас все стены были оклеены цветными плакатами. На них, вздымаясь выше леса, полыхало багровое пламя, клубился черный дым. Маленькие человечки копошились где-то внизу: рубили лесины, копали канавы, стояли с огнетушителями наперевес. Тракторы под самым носом у огня тянули плуги. А на одном из листов над пылающим лесом летел аэроплан, распушив за собой белый шлейф…

Всю ночь это плакатное пламя плясало перед моими глазами. Было жарко и душно, и настоящий едкий дым щипал глаза.

Все вокруг заволокло дымом. Скрылись синие вершины на горизонте. Мутно светило солнце.

Утром никто в поселке не выгнал на пастбище скот. Коровы беспокойно метались по загородкам и не просто мычали, протяжно и просяще, а дико рявкали, раздувая ноздри. Жалобно голосили овцы, визжали поросята, растерянно взлаивали собаки. Люди укладывали вещи в кованые сундуки, вязали узлы и выносили их на поляну посередь улицы. Самые беспокойные утащились на околицу, к прудику. Некоторые ставили в воду столы, лавки и громоздили на них свое добро.

Отступать было некуда: на десятки верст стояла тайга.

На дрезине привезли молоденького железнодорожника, обожженного, всего в бинтах. Бабы причитали, всхлипывали. А Бомба семенил до самого фельдшерского пункта рядом с носилками и визгливо покрикивал:

— И чего вы со мной делаете! Половины рабочих в мастерской нет. Пожар им. А отвечать кто?

Спустя несколько часов на станции получили распоряжение задержать встречный пассажирский поезд, и мимо него в сторону пожара, не останавливаясь и не замедляя ход, прогрохотал паровоз с несколькими вагонами и открытыми платформами. На платформах стояли два больших трактора. Из города шло подкрепление.

Весь день над лесом плутал в дыму аэроплан — сбрасывал лекарства и продукты…

Отец вернулся через неделю. На него было страшно смотреть. Слезились красные глаза с оплавленными ресницами. Опали щеки, обметанные клочковатой щетиной. Он долго сидел па завалине в изодранной обгорелой спецовке, неподвижно свесив с колен тяжелые забинтованные руки.

Мать раздобыла где-то бутылку водки, истопила баню, обмыла его, большого и беспомощного. Распаренный, он сидел после за столом, осторожно брал стакан и медленно пил, вздрагивая при каждом глотке. Прозрачные капли скатывались по рыжему подбородку и падали на холщовую нательную рубаху, оставляя темные расплывчатые пятна.

Проснулся отец на другой день к вечеру. Долго седлал непослушными руками лошадь и отправился объезжать лесные гари…

Было это давно, так давно, что казалось навсегда забытым.

…На маленьком теплоходе, у команды которого по выходе судна из ремонта оказался свободный день, я был единственным гостем. Мы хорошо позагорали, накупались и теперь спешили в пригородный порт.

Еще издали мы увидели дым. Возле берега горел лес. Огонь воровато поднимался по склону, словно хотел скрыться в таежной глуби от людских глаз.

К пожару я отнесся равнодушно. На противоположном берегу водохранилища — большой поселок, пожарники. Там не могут не заметить огня и дыма… Заволновался я, лишь когда теплоходик стал воротить к берегу. Надо же! Пока команда возится тут, пройдет час-два — и опоздаю я на электричку, идущую в город. Сиди жди — одно беспокойство…

Я стоял на палубе и без особого интереса смотрел, как ребята из команды раскатывали пожарные рукава, составляя из двух один длинный. Моторист пустил двигатель помпы па полную мощность, но струей удавалось захватить лишь нижнюю границу огня и чуть-чуть по кромкам. Слишком крутым был откос, слишком длинным рукав, и напор воды в нем постепенно затухал.