Анатолий Ким - Собиратели трав

— Какой дурак хранит все деньги при себе! — закричал вдруг начальник.

— Так мне их вернут, учитель? — спросил До Хокро, низко кланяясь, хотя Шин не мог видеть этого — он сидел с закрытыми глазами, положив оба своих кулака на край стола.

— Деньги надо в сберегательной кассе держать, — усталым голосом, будто во сне, проговорил Шин.

— Я не знал, где эта контора находится, — начал оправдываться До Хок-ро, продолжая кланяться.

Но начальник не отвечал. Он дремал. Он имел за свою жизнь трех или четырех жен. Сейчас его женой была Лариса, учительница, моложе Шина на двадцать лет. Она не хотела больше жить с ним, грозилась уйти. За многоженство Шина вскоре и уволили. Он уехал на материк с новой женой — четвертой или пятой. Но пока что он сидел в своем кабинете за столом и спал. И снилось ему, что он начальник Шин, а жена у него Лариса, учительница. Очнувшись не скоро, он никого перед собою не увидел — старик ушел уже, и о его деле Шин тут же позабыл. Его одолевали алименты, геморрой и молодая жена.

До Хок-ро еще раз было пришел к нему, но в кабинете шло собрание. Шин произносил неторопливую речь перед притихшими шахтерами-корейцами. Старик заглянул в дверь, на него замахали, он ушел. Шин встретил его как-то на улице и спросил, почему тот не заходит к нему по своему делу. До Хок-ро ничего не ответил ему, прошел мимо. Начальник удивленно и гневно смотрел вслед. Он не знал, что До Хок-ро уже перестал подметать двор шахтовой конторы и ушел жить на Камарон. Старик стал собирать для Масико морскую капусту, ловить раковины и улиток на отмели.

Сначала старику было страшно на Камароне по ночам — море шумело, выл ветер, песок сыпался через подоконник. Но До Хок-ро слепил из старых кирпичей печку, нашел жестяные трубы на свалке, вывел через окно наружу — и жить стало приятнее. А вскоре появился на Камароне этот незнакомец, и он доставил много хлопот старику и Масико, но никакого зла или обиды они от него не знали. Это был тихий, больной русский человек, за все время До Хок-ро не перемолвился с ним и десятком слов. Странными глазами смотрел он вокруг себя — на море, на сопки, на старика и Масико, на песок возле своих ног, — на все смотрел одним и тем же долгим грустным взглядом. Словно пытался что-то понять и сам знал, что ничего уж не поймет. Он сначала курил, вытягивая папиросы из помятой, порванной пачки, но, докурив эту пачку, больше уже не курил. Ничего он не просил для себя, ел то же, что и До Хок-ро, спал не раздеваясь, а иногда даже не снимая обуви. У него были часы, но он не заводил их, а однажды сняв и бросив на подоконник, больше уж не притрагивался к ним. Масико, возможно, что-то и знала о нем, но дй# До Хок-ро осталось неизвестным даже имя его, — да это вовсе и не нужно было старику. До Хок-ро жил в настоящем, но столь призрачном, что прошлое оказывалось порою намного ярче настоящего, и он начинал что-то бормотать себе под нос — бредить прошлым среди ясного дня. Но и прошлое для него хранилось не целиком и в строгой последовательности, а как бы отраженным в осколках разбитого зеркала времени, и старик часто не знал, что было раньше, а что позже, — да и это было неважно для До Хок-ро.

Однажды он шел по улице, держа перед собою и внимательно рассматривая пеструю баночку. Только что купил ее в магазине. Правда, ему нужно было купить топор, но он нечаянно вошел не в тот магазин и увидел эти баночки. А увидев, уйти уже не смог и добрый час простоял, топчась, у витрины. Ему вдруг так захотелось съесть то, что внутри такой баночки, что слюна пошла ручьем и закружилась голова. Широкая продавщица в белом халате начала косо посматривать на него, и тогда он стал совать ей монеты, которые дала ему Масико на топор, совать по одной монетке, чтобы не переплатить. Он надеялся, что денег несколько останется и хватит, может быть, на топор без топорища, сам сделает его. Но хмурая продавщица все брала и брала. Вдруг она рассердилась и стала ругать его. Тогда До Хок-ро поспешно всыпал в ее розовую жадную ладонь все монеты и показал пальцем, что ему надо. Он надеялся, что она сама подсчитает и отдаст ему сдачу. Но продавщица бросила банку перед ним на прилавок и ругала его, вся красная, гневная. Старик поспешно отошел, не зная, за что так сердятся на него, и, проходя в дверь с пружиной, зацепился за порог, и дверь с размаху хватила его по ноге. Ему показалось, что это продавщица прыгнула через прилавок и вцепилась зубами в его пятку. Обойдя магазин, До Хок-ро пошел тесной улочкой между длинными деревянными бараками, на крылечках которых в эту жаркую пору никого не было. Тихо сохло на веревках белье, За углом барака старик увидел лишь сидящую девочку с круглыми коленками, игравшую с зеркалом и кошкой. Кошка отворачивала морду от зеркала, девочка вновь подставляла его, и кошка, удивленно прядая ушами, смотрела на свое отражение. Кошка оглянулась на До Хок-ро, испугалась и дернулась, пытаясь вырваться из рук девочки, но та крепко прижимала ее к груди и вновь подставляла зеркальце. Девочка даже не посмотрела на старика, когда он прошел мимо нее, направляясь к школе.