Валерий Барабашов - Жаркие перегоны

— Что с локомотивной бригадой, Санга?! — не выдержал, вмешался Лысков, и дежурная, радостно всхлипывая, почти выкрикнула: «Да живы ребята, живы! Машинист ушибся немного, а парень, помощник его, лоб малость рассек о стекло...»

Люба, глядя на заулыбавшегося Лыскова, попыталась улыбнуться ему в ответ, но вместо этого сжала ладонями лицо и заплакала...

И вот сейчас муж идет рядом с нею — слегка прихрамывающий, подмигивает ей, старается развеселить, а глаза его просят: ну, не надо, все же обошлось. Люба согласно кивает головой и отводит взгляд, но... опять перед глазами забинтованная Санькина голова.

— Болит, Сань? — невольно вырывается у нее.

— Ничего. Самое страшное — позади, — серьезно и просто говорит парень, и от этой обыденности его слов Любе снова становится нехорошо. Она теснее прижимается к мужу, и Борис отвечает на ее движение.

— Ребята, может... к нам на завод пойдете, а? — Люба вдруг решает, что лучшего момента для такого вопроса не будет — именно сейчас можно на что-то надеяться...

— На завод? — переспрашивает Борис и заглядывает ей в глаза.

— У нас чисто, рабочие в белых халатах работают, — спешит она с соблазнами. — В восемь пришел, в пять ушел... Я в кадрах поговорю, а? У меня знакомая там хорошая, в сборочный цех попрошу... Слесаря у нас хорошо зарабатывают — ну, завод-то, сами знаете, какой!

— Люба, ты же знаешь, я столько лет... — начинает было Борис, но она перебивает его:

— Знаю, Боренька, все знаю. И понимаю тебя хорошо. Но и ты меня понять должен. Нам еще один ребенок нужен... ничего-ничего, Саня взрослый уже, пусть слышит... Я спокойной должна быть, не могу так больше... места себе не нахожу, когда ты в поездке. Сколько можно, Боря?!

Некоторое время они шли молча. Юрка по-прежнему прыгал впереди, пинал сандалией бумажный стаканчик от мороженого. Борис обхватил помощника за плечи.

— Что скажешь, Санек? Может... правда на завод подадимся, а? В восемь пришел, в пять ушел...

Санька посмотрел на машиниста, и взгляд его был насмешлив, с холодком.

— Конечно, Борис, ваше дело семейное, смотрите сами. А я поработаю в депо. На машиниста надо сдать — экзамены скоро, ты ж знаешь.

Он остановился на углу переулка.

— Ладно, пошел я. Тут до общежития ближе. Зайду сейчас в столовку да спать завалюсь...

Люба удержала его.

— Сегодня с нами пойдешь. Я пельменей настряпала, пивка припасла... Ну, чего ты? Борис, скажи-ка. Что молчишь?

— Женщин иногда слушаться надо, Санек. Пошли.

Санька охотно подчинился, и Люба про себя обрадовалась: сегодня будет еще возможность поговорить с обоими о заводе. Ничего, глядишь, потихоньку да полегоньку...

Теша себя мыслями, Люба повеселела. Но у самого дома, ожидая немного отставших Бориса с Санькой, она невольно прислушалась к голосу мужа:

— ...а завтра с утра в депо пойдем. Надо будет слесарям помочь.

Гостиничный номер Капитолины Николаевны — на седьмом этаже. Отсюда, из открытого настежь на, хорошо видна привокзальная просторная площадь с рядами ожидающих кого-то машин, сам вокзал, с полукруглыми окнами по фасаду, серые в вечернем уже освещении перронных ламп спины пассажирских поездов; по крыше вокзала, на световом табло, бегут и бегут слова: «Комната матери и ребенка находится...», «...заблаговременно компостируйте билеты...»

Гвоздева как-то умиротворенно смотрит на табло, на привокзальную суету машин и людей. Она только что приняла душ, переоделась, прибралась в номере. Сожительница ее, какая-то бухгалтерша из Прикамска, приехавшая на курсы, ушла в кино, предупредив, что вернется поздно. Что ж, спасибо ей, догадливая баба: поняла, что Капитолина Николаевна ждет кого-то. Впрочем, она особенно и не помешала бы. Посидеть поговорить можно и втроем. Просто ей хотелось закрепить личное знакомство с первым заместителем начальника дороги. Мужик он, кажется, не чванливый, компанейский и вполне современный. Знает, что может и что не может, и не скрывает этого. Нет, как все-таки хорошо, что она постояла утром в коридоре, выждала. Иметь такого знакомого в управлении дороги — об этом можно было только мечтать.

Только бы Желнин пришел! Пришел бы как человек, посидел с нею за бутылочкой вина. Они поговорили бы не только о делах. Очень у него были грустные глаза, когда сказал он о себе...

Капитолина Николаевна подошла к овальному большому зеркалу на стене. Она отражалась в нем вся — в темно-вишневом платье, с распущенными по плечам волосами, босая. Набегавшись за день на высоких каблуках, решила дать ногам отдохнуть, подумала, что обуется потом, едва услышит стук в дверь.