Дмитрий Снегин - Собрание сочинений в пяти томах. Т. 5. Повести

Берест видел — Илье неприятен этот разговор, но он должен был сказать все до конца.

— Тогда мы решили послать тебя на эти самые курсы.

— Никуда я из своей роты не уйду! — угрюмо сказал Сьянов.

— А ты не лезь поперед батьки в пекло, — улыбнулся Алексей. — На курсы тебя тоже не приняли. Возраст не позволяет. Ты, оказывается, переросток.

Улыбнулся и Сьянов.

— Второго августа стукнет сорок.

— Круглая дата. — Берест помолчал. — Вот и все мои секреты. Да, звонили из штаба полка — к вечеру прибудет пополнение. С новым командиром роты. Познакомь его с народом, с боевой обстановкой.

Но, вероятно, Берест еще не возвратился в штаб батальона, как оттуда передали приказ — сбор по тревоге. Новый командир роты догнал их на марше. У Одера рота втянулась с ходу в бой. Командир подорвался на мине, и снова парторг Сьянов повел бойцов в наступление. Поле было изрыто траншеями, воронками, противотанковыми рвами — есть где укрыться солдату от вражеской пули, снаряда, мины. Но как тяжело по такому полю продвигаться вперед, когда оно содрогается от разрывов!

Перед эскарпом, залитым водой и похожим на канал, рота залегла. «Можно поднять, самому вперед — и остальные пойдут. Но — пиши пропало», — лихорадочно думает Сьянов, ища глазами лазейки... выхода... спасения. Ага, вон что-то чернеет справа.

— Ищанов, разведать! — коротко бросает он ефрейтору.

— И я!

Это Столыпин. Белобрысый, рослый — потомственный помор. Он недавно в их роте. Сьянов видит, как бойцы ползут, скатываются в воронки, когда рядом разрываются снаряды. У Ильи замирает сердце — живы ли?..

Вернулся один — Столыпин. Доложил:

— Там через ров лежат четыре большие трубы. С водой. Ищанов сказал — пройти можно.

Сьянов полз, не чуя, что горят локти и колени. Когда доползли до труб, он приказал передохнуть. Потом, черпая широкими кирзовыми голенищами холодную воду, провел бойцов по трубам, как по тоннелю. Не дав передышки, поднял на последний бросок. Когда прыгнул в немецкую траншею — заметил: с крутой черепичной крыши скатилось солнце, и лучи его погасли. Стало легко глазам. Что-то говорили пленные. Ординарец Вася Якимович бойко переводил:

— Удивляются. Говорят, мы с неба свалились.

— Заискивают, подхалимы, — усмехнулся Митька Столыпин.

— Не хотят возвращаться к своим. Боятся — расстреляют. Где-то тут у них заградотряд, что ли?

Быстро темнело. Прибежал связной штаба батальона. Зачастил:

— Ну и наступаете, еле догнал. Через ров переправу наладили — танки идут. Артиллерия. Вот пакет, читайте, — протянул он Сьянову бумагу, осветил карманным фонариком.

Илья прочитал, повернул лист, потом еще раз прочитал и спросил:

— Сегодня какое число?

— Пятнадцатое апреля, — отозвалось несколько голосов.

— Запомните это число, товарищи, — сдержанно сказал Сьянов. — Приказ: на Берлин.

У Кунерсдорфа рота Сьянова залегла. Залег батальон. Приостановилось движение полка, всей дивизии. Хорошо шли, сметая врага. И вдруг — стенка. Так бывает: каким-то сверхчутьем и солдаты, и офицеры сразу распознают — наступление накатилось на преграду, которую с маху не взять. Невидимая ни в бинокли, ни в сорокакратные стереотрубы стена. Тут лбом не прошибешь. Идти в атаку, значит, погубить людей, проиграть бой. Надо разведать, надо найти самое уязвимое место, пробить брешь. И тогда, словно сжатая пружина, наступление снова стремительно развернется.

А пока — заройся в землю, лежи. Где-то в штабах — от батальонного до армейского — началась напряженная работа. Она еще не вовлекла в свою орбиту командира роты, и у него есть время отдохнуть.

И Сьянов отдыхает: поел холодной тушенки и теперь курит. А глаза сами собой скользят по кунерсдорфским высотам. Там недавно бушевал артиллерийский ураган и кое-где еще теплятся дымки. И больше ничего. Но там, где дымки, — немцев, как ос в сотах. У автоматических пушек, у крупнокалиберных пулеметов, у десятиствольных минометов и фаустпатронов. Только сунься — и тысячи железных смертей вонзятся в твою грудь. Стенка. Не простая — шестислойная. Илья это заметил, когда высоты жили. Теперь там тихо, безлюдно. Одни дымки.

Из-за изгиба траншеи выходит старший лейтенант Берест. Он совсем еще молод. Но он много знает. И любит людей. Быть может, потому и смог стать политработником. Он — заместитель командира батальона по политической части. Его редко можно застать в штабе батальона: живет в ротах, среди солдат. Не растворяется, а сливается с ними. Уважают солдаты Береста!..