Дмитрий Снегин - Собрание сочинений в пяти томах. Т. 5. Повести

Но тут к раненому бойцу бросился высокий в длиннополой шинели командир. Он заключил в объятия этого худенького, изможденного юношу.

— Жив... жив, родной мой, — срываясь с голоса, твердил Стуге, и тело его содрогалось от дрожи, с которой он не в силах был совладать.

— Полегче... вы ему делаете больно. — Панфилов отстранил Стуге и по-отцовски осторожно положил руки на плечо раненого. — Иди, иди, дружок... Сейчас тебя в медсанбат доставят. Остальное потом... потом, — легонько подтолкнул он юношу, по движению его рук поняв, что тот собирается говорить.

— Разрешите проводить, товарищ генерал, — попросил Стуге, — это мой командир орудия, о котором вам докладывали... Цыганок это.

— Цыганок? — удивился генерал.

— То есть сержант Цыганков, — поспешно поправился Стуге.

— Так вот ты какой! Проводите, проводите. А где твое орудие? *

Цыганков обернулся в сторону немцев, и все оглянулись туда. Но дорога была пуста.

— Там, — проговорил он устало, — сейчас прибудет.

— Это... ты пугнул танки?

— Мы думали и здесь немцы, — вместо ответа виновато улыбнулся Цыганков.

— Проводите... проводите его. И доложите сегодня же о состоянии. Представляю вас к правительственной награде, товарищ Цыганков, — перешел на «вы» Панфилов.

— Спасибо! — Сержант поднял на Панфилова глаза. — Оставьте в моем расчете Фролова, товарищ генерал.

— Кто это такой?

— Товарищ мой... при орудии он.

— Хорошо... хорошо... иди.

Все смотрели на потухший запад, откуда появилась группа бойцов. За бойцами медленно тянулась артиллерийская упряжка с орудием. От группы отделился командир и бегом направился к Панфилову:

— Прорвались два немецких танка, товарищ генерал. Артиллеристы отогнали, а стрелки добили.

Панфилов как будто не слушал командира, он всматривался в подошедшую группу, нерешительно остановившуюся вместе с артиллерийской упряжью.

— Фролов! — изумленно сказал он.

— Я, — отозвался рослый боец и выступил вперед.

Генерал подошел к нему и снизу вверх осмотрел стрелка в немецкой шинели, с густой щетиной на щеках и, словно укоряя себя, произнес

— Редко ж мы встречаемся.

— И вовсе не редко, — серьезно возразил Фролов.

— Ну, как же... в Алма-Ате, на учениях, помнится, мы последний раз разговаривали.

— Нет, мы вас часто видим, товарищ генерал, — не уступал Фролов, и генерал, махнув рукой, мол, не переспоришь, спросил:

— Какой я артиллерист... на выручке встретились.

— На выручке, говоришь... — генерал с минуту молчал и потом весело продолжал: — Что ж, будь пушкарем. Хорошая работа.

— Нет, я к своим, товарищ генерал. В пехоте мне сподручнее.

Панфилов ласково прищурился и, не в силах сдержать восхищения, широко улыбнулся.

— Сподручнее в пехоте? — как бы спохватившись, озадаченно спросил он, обращаясь ко всем: — А как же Цыганков?.. Он просил перевести тебя к нему в расчет.

— Беда невелика. В гости нам друг к другу ходить не надо, на одном поле работаем, товарищ генерал, — ответил Фролов и вдруг смущенно пробормотал: — Виноват, товарищ генерал... в суматохе забыл... — Он ожесточенно сорвал с плеч немецкую шинель и добавил: — Всю спину проклятая кожушина прожгла за эти четыре дня.

— Так к своим?.. Иди, пожалуй, к своим, — с улыбкой сказал Панфилов.

— Разрешите, товарищ генерал, баньку — парком прогреться надо.

— В баньку... вот это хорошо.

Генерал, ласково прищурившись, проводил взглядом Фролова и сам, радостный, непривычно легкой походкой пошел к штабу.

Он долго сидел над оперативной картой, потом резко отчитал по телефону какого-то командира, пропустившего в стыке батальонов три немецких танка и группу автоматчиков. Потом генерал внимательно читал наградной лист на Цыганкова и раздраженно возвратил бумагу штабному командиру.

— Когда вы научитесь просто говорить о живом человеке? Напишите так, как было, без всех этих красивостей. Да, да — к ордену Ленина.

И снова ходил... ходил, от стола к двери, от двери к столу. Самое важное — сохранить дивизию в кулаке... А немцы рвут ее на части, хотят раздробить и потом эти мелкие группки захватить в плен, уничтожить. Нелегко... нелегко держать в кулаке дивизию под такими ударами, но вот же получается пока... Силенок мало. Хитростью, изворотливостью бить надо... «А не игру ли в прятки затеваешь, Иван Васильевич?» — корил он мысленно себя и склонял голову, точно прислушиваясь к внутреннему голосу своей совести... Нет, он не играл в прятки. Немцев не от хорошей жизни лихорадит. Они уже видят, что здесь творится что-то непонятное, необъяснимое. Вот наступит рассвет, и снова им надо будет идти на губительный огонь этих остервенелых, вчера раздавленных танками и разбомбленных нещадно советских бойцов, которые за ночь как будто воскресают из мертвых. Да, генерал знал, что там, у линии фронта, где его полки, батальоны, роты ведут сейчас разведку, зарываются в землю, там, где густо взлетают ослепительные белые ракеты, уже неуверенно чувствуют себя враги... Но они еще лезут... лезут...